Приказ - [98]

Сударыня подошла к его кровати и сняла с сына ботинки.

— Что тебе написала Эрика? — поинтересовалась она. — Что ты намерен делать? — Альби не отвечал и только глубоко дышал, словно ему не хватало воздуха. — Сынок, я сейчас лучше, чем когда-либо, понимаю Эрику и стараюсь найти ей оправдание, — начала Сударыня. — Если хорошо подумать, то она, конечно, права. Слишком трудно стало жить у нас в стране. Это не государство, а какая-то пороховая бочка, вокруг которой суетятся фанатики. Пожалуй, лучшего и не придумаешь, чем уехать отсюда. Барон Гот умный человек и хотел нам добра, когда предлагал уехать из Венгрии. Поэтому я не имею права обвинять Эрику…

Задвинув ботинки Альби подальше под кровать, Сударыня села на стул около него. Она заговорила тихим, успокаивающим голосом, как говорила давным-давно, когда сидела у кровати больного маленького сына:

— За границу уехал и не один барон Гот и не одна Эрика. В настоящее время очень многие выехали в Вену, и сделали они это потому, что там существует порядок. После того как там утихомирили недовольных пролетариев, в императорской столице появилась и обнадеживающая конъюнктура… — Придав голосу более нежное звучание, она проговорила: — Ты помнишь, на Грабене есть такой маленький-маленький отель, где тебе было так хорошо?! Говорят, что Венская опера снова блещет, наконец-то в ней снова поют всемирно известные певцы. Рассказывают, что Мария Ярица достигла своего апогея, и, если кто хочет ее услышать, должен поторопиться побывать в Вене, откуда ее рано или поздно переманят в «Метрополитен-оперу». — Глубоко вздохнув, Сударыня продолжала: — Как бы хотелось побыть хоть немного в покое. Спокойно заснуть, спокойно проснуться и не слышать каждую минуту этих отвратительных разговоров о политике…

Она поправила подушку под головой Альби, и при этом блеснуло ее обручальное кольцо, которое она не снимала со дня свадьбы. Несколько понизив голос, она спросила:

— Ты не знаешь, как повезло Руди Шлерну? Ему удалось продать все свои шахты, да так удачно, что ему за них заплатят в Вене, и притом валютой. Умный шаг, не так ли? И знаешь, кто уговорил его на это? Мари. У нее в Вене на Хабигергассене есть особняк. Ну и умница же эта Мари!..

Альби лежал на кровати неподвижно, закрыв глаза, и Сударыня не знала, спит ли он. Но вот рука его вздрогнула, и Сударыня сразу же перевела разговор на другую тему:

— Руди намерен покинуть страну, так как не хочет компрометировать себя присоединением к какой-либо группировке. Но его жена не хочет уезжать. Боюсь, что она одержит над ним верх. А зря. Хотя мне-то все равно. В настоящее время самая лучшая политика — это нейтралитет. Самое умное, что сейчас можно придумать, — это ждать, ждать и смотреть, что же все-таки произойдет, кто же наконец победит. Ты как думаешь?..

Альби молчал: он все-таки уснул. Однако неподвижность сына беспокоила вдову, материнским инстинктом она почувствовала, что кризис у сына не прошел, а только начинается. Она тихо встала, повесила френч сына на спинку стула, а письмо Эрики решила положить в ящик письменного стола. Открыв его, она вдруг увидела пистолет. Вынув из него магазин с патронами (а вдова умела обращаться с «фроммером», поскольку имела точно такой же пистолет), она вышла из комнаты.

*

Утром, когда Альби проснулся, он не нашел на столе письма Эрики. Решив, что он его куда-то положил, Альби начал искать письмо. Он порылся в ящиках стола, но письма и там не было. Альби заметил, что магазин из пистолета был вынут, и сразу же догадался, что сделать это могла только его мать. Достав из другого ящика магазин с патронами, он вставил его в пистолет и положил оружие на место. У него и мысли не было застрелиться, так что опасения Сударыни оказались напрасными. По своему характеру он был сильным и гордым человеком и никогда не бегал вслед за повозкой, на которую его отказывались сажать.

Намерение Эрики Альби расценил неправильно. Он счел ее поступок за своеобразное проявление женской мести и, вместо того чтобы раздумывать над этим, забылся в работе. С помощью Томбора он получил доступ ко всевозможным архивным документам различных времен, очень интересующим его. Из ряда документов ему стало ясно, что кое-где на складах скопились приличные запасы снаряжения и вооружения, которого (даже по его скромным подсчетам) было бы достаточно для начала создания новой армии. Однако Марошффи не хотел спешить с выводами. Он решил до поры до времени держать эти данные при себе и без шума собирать новые сведения, чтобы постепенно у него создалась цельная картина по этому вопросу. А пока нет полной ясности, он будет помалкивать.

В один из дней Марошффи познакомился с Аурелом Штромфельдом, который попросил его высказать свое мнение по нескольким довольно сложным военным вопросам.

Перед самой встречей Истоцки следующим образом охарактеризовал Штромфельда:

— Талантливый военный, был начальником штаба дивизии. Еще в октябре Андраши и Хазаи в Вене усиленно склоняли его к тому, чтобы он из венгерских солдат, отозванных с итальянского фронта, сформировал вооруженные силы против Каройи. Штромфельд на это не пошел, он стал работать преподавателем в академии Людовики, где читал лекции офицерам, готовившимся к службе в новой армии. Еще до образования партии коммунистов он вошел в контакт с социалистами. Тогда-то он и заявил: «Ради интересов защиты родины я готов стать союзником хоть самого черта».