Приказ - [13]

Вечером накануне своего путешествия Марошффи не хотел напиваться. Сняв китель, он завалился на кровать, много курил и изучал по карте маршрут движения. Он даже не приказал Антону стянуть с него промокшие сапоги, хотя денщик все время вертелся неподалеку. Марошффи сейчас была в тягость излишняя услужливость Антона. Он попробовал уснуть, но сон не шел. Лежа на спине, Альбин смотрел в потолок, разглядывая всевозможной формы пятна, паутину и обрывки обоев, и это навевало на него невеселые мысли. Было еще довольно рано, часов шесть вечера, ветер стучал в оконные рамы, небо было безоблачным. Что принесет ему завтрашний день?

Марошффи вскочил с постели, потянулся к бутылке, потом послал Антона за живущей неподалеку Туллией. Он уже был сильно пьян, когда пришла молоденькая итальянка. Туллия накрасилась, нарядилась по случаю, которого так давно ждала. На ней были лучшая блузка и юбка. С наигранным ужасом приблизилась она к постели офицера и смущенно поздоровалась с ним, когда он повернулся к ней.

— Добрый вечер, синьор капитан… — Туллия считала Марошффи знатным господином и выделяла его из числа других офицеров, однако вовсе не из-за его воинского звания. По его взгляду она чувствовала, что это совсем другой человек, сильный и решительный, желаниям которого трудно противиться. — Меня зовут Туллией, — напомнила она капитану и села рядом с ним на край кровати. Туллия чувствовала исходящую от офицера силу, ту особенную мужественность, которую она уже научилась различать и ценить в мужчинах.

Марошффи давно забыл об их первой встрече и разговорах.

— Тебе сколько лет? — зевнув, спросил он у девушки.

— Шестнадцать.

Марошффи обнял юную маленькую распутницу за талию и довольно грубо бросил:

— Двадцать тебе, и никак не меньше!

— Восемнадцать, — начала кокетничать с ним Туллия.

Марошффи оттолкнул ее от себя и приказал:

— Раздевайся!

Туллия с готовностью повиновалась ему и начала проделывать это неторопливо, исполненными изящества движениями. Плутовка знала, что у нее красивое, молодое тело, и с удовольствием его демонстрировала. Туллия походила на девушку с иллюстраций к новеллам Боккаччио, тело у нее было по-девичьи обольстительным.

Она не спеша сняла с себя всю одежду и, как женщина, понимающая, чего от нее ждут, села поближе к мужчине, обняла его и поцеловала, и в тот же миг ее словно отбросило от Марошффи. Это капитан оттолкнул Туллию, почувствовав сильный запах чеснока, исходивший от девушки. К тому же увидел ее грязные ногти.

В то же самое мгновение, как всегда совершенно неожиданно, где-то вдалеке заговорили пушки. Это били батареи генерала Кадорны, только невозможно было пенять, зачем они открыли такой ураганный огонь. Стекла в окнах задрожали. Марошффи же подумал: сможет ли он остаться таким же спокойным и тогда, когда ему придется заглянуть в глаза итальянских снайперов, а не в воловьи очи этой дурочки — Туллии? Однажды в кино он увидел сцену боя между двумя штурмовыми ротами — итальянской и венгерской. Как мясники, с какой-то животной ненавистью солдаты рубили друг друга. Эти несчастные, которых специально напоили перед боем, израсходовали все боеприпасы и кромсали друг друга штыками — единственным оставшимся у них оружием.

И вот теперь, в первый раз с начала войны, перед капитаном Марошффи со всей очевидностью встал вопрос: а ради чего, собственно говоря, все это нужно? Он приложился к бутылке и сделал порядочный глоток…

— Одевайся, — процедил он сквозь зубы.

Испуганная Туллия прижимала к себе свою одежду. Сердце у нее отчаянно билось, а она никак не могла понять столь неожиданного скачка в настроении синьора капитана. Она дрожала от страха, и вместе с тем в ней поднималась обида.

— Тебе что надо: деньги или шоколад? — спросил Марошффи довольно угрюмо.

Туллия поспешно выбрала шоколад: за него она в любое время могла получить деньги и еду или обменять его на духи или еще на что-нибудь из парфюмерии. Кроме шоколада Марошффи в качестве компенсации дал ей и денег, более чем достаточно. Туллия успокоилась и в счастливом удивлении поцеловала руку чудака-офицера, иа запястье которого на тоненькой золотой цепочке блестел золотой трехлистник клевера. Потом, будто испуганная мышка, она быстро выскользнула из комнаты.

Оставшись один, Марошффи равнодушно вслушивался в наступившую тишину. Положение, в котором он очутился, казалось ему крайне глупым. Он снова принялся за коньяк, потому что не хотел вспоминать больше ни о ком и ни о чем. Даже об Эрике он теперь не думал.

После коньяка он выпил вина. Благородные напитки пробудили в его сознании воспоминания о великолепной осени, о веселых эпизодах охоты с борзыми, об интимных сценках в романтических охотничьих замках. Он закурил сигарету, обычный «гробовой гвоздик», которые выдавали простым солдатам, и так выкурил одну за другой штук тридцать, все время прикладываясь к бутылке. Он вливал и вливал в себя искрящийся сок горных виноградников; пожалуй, никогда в жизни Марошффи еще так не напивался.

Утром, когда Антон вошел в его комнату вместе с проводником Петером Татаром, Марошффи лежал на спине в том же положении, в каком заснул ночью: спина его покоилась на кровати, а ноги касались пола. Татар полностью экипировался для нелегкого похода, надел на себя все, что могло ему пригодиться в пути. Он принес с собой два альпенштока. Один из них предназначался для капитана.