Приказ - [114]

Марошффи с интересом слушал Жулье и мысленно делал кое-какие выводы. Ему не все было понятно. Однако он так ни до чего и не додумался, тем более что Эдит, наклонясь к нему, спросила:

— Ну как?

На помощь Жулье пришел Томбор.

— Дорогой мой, — сказал он, — я присоединяюсь к тебе, поскольку тоже не верю в возможность скорого наступления на нас. Оно вряд ли сможет начаться раньше конца августа или начала сентября. — Затем, повернувшись к Бертоти, добавил: — Наша разведка работает из рук вон плохо. И виновен в этом не ты. А между тем ходят всевозможные слухи. Я нисколько не удивлюсь тому, что правительственный совет не верит им.

Бертоти неподвижно сидел на своем месте и невозмутимо слушал его, и это раздражало Томбора. Начальник отдела чувствовал, что капитан просто-напросто не согласен с его мнением и тем не менее не находит нужным спорить с ним.

Томбору ничего не оставалось, как попробовать объяснить свои слова:

— Когда Смитс приезжал в Пешт, он выдвигал более легкие требования, чем те, с помощью которых Викс загнал в угол Каройи. Тогда я узнал, что Бела Кун пользуется большим авторитетом. Доводя до правительства свои условия, он демонстрировал силу: требовал снятия блокады, прекращения преследования левых на оккупированной территории, требовал оставить в нейтральных странах в действии законы Советов и тому подобное. Говорят, что на Смитса произвело впечатление это единство, а возможно, и то, что Бела Кун известил его о том, что пролетарская диктатура не остановится на неприкосновенности территории, она примет во внимание международные требования, но решительно отвергнет грабительский мир. Военные принципы всегда импонируют военным, а Смитс военный.

— Военный-то он военный, — заметил Бертоти, — но такой, который трясется, когда слышит о русских, и не хочет, чтобы венгерская Красная армия встретилась с русской Красной Армией. С помощью войск Антанты он хочет выстроить стену от Черного до Белого моря, чтобы отгородить русских красных от Европы. А Прага и Бухарест хотят территориальных добавок, вот почему они, собственно, и выступают за войну. Еще позавчера румынский генштаб распространил в районе Силадшоймо листовки следующего содержания: «Мы придем и освободим от венгерского ига всю территорию, где живет хоть один румын!» Имеет значение и то, что французские генералы уже обрабатывают офицеров из Трансильванской дивизии. Об этом вполне официально сообщила из Надьваради местная директория. Все это не что иное, как военные приготовления.

— Бем приказал разобраться в деле Кратохвила, а когда разобрались, то ни одно из обвинений не подтвердилось, — заметил Жулье.

— У меня на этот счет другое мнение, — пожал плечами Бертоти. — Очень жаль, что никто не верит даже фактам…

— Давайте остановимся на том, что в ближайшее будущее войны не будет. А будет ли она позже — это совсем другой вопрос. Пока же все мы можем спать спокойно, — как бы подвел итог спорам Томбор.

Хозяйка дома пригласила гостей к накрытому столу. Ужин был простым, но обильным, а вино — очень приятным.

Марошффи только не понравилось, что супруга Алторяи сочла необходимым рассказать им, каким образом на столе оказался поросенок. По ее словам, они взяли поросенка у старого, верного их семье крестьянина. Кушанье всем пришлось по вкусу, вино хорошо пилось, а соответственно улучшилось и настроение гостей.

Когда хозяин дома начал все чаще и чаще подливать в бокалы вино, Альби встал и вышел на террасу. Он глубоко вдыхал свежий влажный воздух, пропитанный весенними ароматами. Шум далекого города не долетал сюда, и лишь от горы Швабхедь доносилось усталое пыхтение паровозика, тащившего вагончики вверх. Откуда-то издалека долетал собачий лай. Мысли Марошффи лихорадочно перескакивали с одного на другое. Он хотел бы отгадать, с какой целью Томбор пригласил их сюда, но не мог. Его очень удивило то, что офицеры развязали языки и без всякого стеснения выбалтывают военные секреты. Все это несколько сглаживалось гостеприимством хозяев дома и приветливостью их дочек, одна из которых — Эдит, — как показалось Альби, заинтересовалась им.

Облокотившись на широкие перила террасы, Альби наслаждался тишиной, которую нарушал лишь звон трамвая, шедшего по низу долины. Судя по времени, с конечной остановки в депо отправлялся последний трамвай.

Словно легкое облачко, мимо Альби порхнула Эдит. На плечах у нее белела вязаная шаль, а в руке светился огонек сигареты.

Марошффи по своему характеру принадлежал к числу мужчин, которые не любят, когда за ними охотятся женщины.

Коснувшись локотком Альби, Эдит томным голосом произнесла:

— Великолепный вечер, не правда ли? — и, не дожидаясь от него ответа, продолжала: — Собственно говоря, в настоящее время все красивое какое-то не такое, потому что всей этой красоте угрожают новые опасности. Когда закончилась война, я сначала почувствовала себя счастливой, я надеялась, что после этого начнется веселая жизнь. Теперь же я все время думаю о том, что новое правительство со своими устремлениями убьет даже остатки радости. Не правда ли, вы очень удивились, когда я спросила, какого вы мнения о войне? Вы, наверное, подумали, что я боюсь ее? На самом же деле я желаю ее.