Приговоренный к забвению - [4]

Из глубокого кармана своих одежд старик вытащил прозрачный сосуд с главным подготавливающим ингредиентом: маленькой зеленой феей. Бедное созданье лежало на дне, распустив прозрачные, едва вспыхивающие магией крылышки и раскинув лапки. Вытащив фею, Терций осторожно положил ее мягкое бархатное тельце на камень — и она испуганно застрекотала, задергалась, забила крылышками, как пойманная в силки птичка. Громко и четко проговорив заклинание, старик взмахнул над ней ритуальным молотом. Крик затих. Зеленый влажный сок вместе с кусочками бархатной кожи брызнул на камень.

И тут вдруг символы на жертвеннике стали яркими, а потом и вовсе засветились красно-оранжевым светом. Послышался негромкий, но отчетливо различимый гул. И он шел от камня.

Терция прошиб пот. За всю свою жреческую практику он впервые ощутил дыхание истинной, живой магии, которая зарождалась здесь и сейчас. Оно было пугающим до тошноты, до дрожи в руках. Старик невольно попятился — но вовремя вспомнил, что из ниши за его спиной за происходящим сейчас зорко наблюдает принц. А принцев, как известно, разочаровывать крайне опасно.

Он взглянул на своих подопечных — и увидел в их глазах фанатичный восторг. Они восхищались своим учителем, они наивно верили, что тот действительно имеет власть над древней силой — и ничего не боялись.

Вот бы Терцию толику их уверенности.

Он поднял с земли ритуальный меч и взмахнул им над камнем — и железный клинок задрожал в его руках, а по узкому лезвию пробежали искры. Старик часто заморгал — и повернулся к входу в зал. Оттуда на белой шелковой простыне несли обнаженную жертву, напоенную до беспамятства настойкой болотника.

Это был юноша лет двадцати, с сухим жилистым телом, гордым аристократическим профилем и длинными смоляно-черными волосами, неровно обрезанными над высоким лбом и на висках. Чем ближе подносили жертву, тем громче становилось нетерпеливое гудение жертвенника.

Терция бросило в жар. Его сердце колотилось так, что становилось трудно дышать, голова шла кругом. А вдруг и правда кто-то из бездны явится, чтобы забрать свою жертву? Да еще и вместе с незадачливым главным жрецом?

С трудом поборов дрожь в голосе, старик принялся читать слова заклятья, вынимая из второго глубокого кармана древний кинжал, которым, по преданию, был совершен первый запечатывающий ритуал кровавой магии. Жрецы умолкли. Камень гудел все сильнее, слова Терция вдруг начало повторять невесть откуда взявшееся эхо, словно стены произносили их вместе с ним.

Вскинув руки, Терций резким движением перерезал юноше горло, а потом вонзил ему кинжал прямо в сердце.

Яркая фиолетовая вспышка из пробитой груди ослепила его, ударила наотмашь, заставив рухнуть на колени прямо у алтаря. Земля под ногами поколебалась, свечи вспыхнули синим огнем, по залу пронесся неразличимый шепот многих голосов.

Фиолетовый огонь полыхнул до верху — и алтарь с грохотом раскололся на несколько частей, а стоявших вокруг него жрецов отбросило в стороны с такой силой, что некоторым уже не суждено было встать. И стало тихо.

Терций с трудом поднял голову. В ушах звенело, перед глазами мелькали огненные блики, сквозь которые он различил какое-то движение на жертвеннике...

Сознание помутилось, и в этот момент чья-то твердая рука схватила его за ткань на груди.

— Какой сейчас год?!. — услышал над собой старик властный окрик. Вновь распахнув глаза, Терций увидел склоненное над собой юное лицо — и кровавые разводы на тонком горле.

— А-а-а-а!!! — завопил Терций, вытаращившись от ужаса на оживший труп.

И его крик как будто послужил сигналом для всех уцелевших после удара. От воплей стало больно ушам. Люди вскакивали на ноги и неслись на выход, а голая фигура трупа металась от одного из них к другому, хватая кого за одежду, кого за руку.

— Харрата шадр, год, спрашиваю, какой???

От прикосновения мертвой руки с одним из жрецов случился припадок, второй потерял сознание. Через мгновение зал был пуст, за исключением нескольких нечаянных трупов — и тех, кто ими прикидывался.

И только тогда оживший горец опустил глаза вниз. Сначала он провел ладонью по окровавленной груди, будто недавняя рана в сердце доставляла ему досадное неудобство. Потом медленно осмотрел свои руки с тонкими запястьями, свои стройные длинные ноги, словно видел их в первый раз...

— О Шаддаб...

Он подошел к одному из жрецов, изображавшего мгновенно убиенного, и неласково похлопал его по щекам.

— Глаза открой, сынок. Мертвые так громко не дышат.

«Умерший» испуганно захлопал ресницами, развернулся на четвереньки и ткнулся лбом в пол.

— Умоляю, оставь мне жизнь!.. Умоляю! Пощади!.. — сбивчиво забормотал тот сквозь прорывающиеся рыдания.

— Забавный получается разговор между двумя трупами, не находишь? — фыркнул «воскресший».

— Я дам тебе все, что попросишь! Умоляю!..

— Говоришь так, будто с тебя есть что взять, — с ухмылкой заметил «воскресший» ему в ответ.

— Шесть тысяч восемьсот тридцать второй от великого переселения народов, — проговорил жрец почти шепотом, робко поднимая глаза на мертвеца. — Ты ведь хотел узнать, какой сейчас год?..

Яркие черные брови юноши взметнулись вверх, лицо стало серьезным.