Приговоренный к пожизненному. Книга, написанная шариковой ручкой - [4]

Вместе с тем традиция тюремного писательства обширна и уходит корнями в глубь столетий. В XVII веке протопоп Аввакум (Петров), сидя в Пустозёрске, в земляной яме, написал десятки воззваний, обращенных к единомышленникам-староверам. В XVIII веке в легендарной тюрьме Бастилии писал свои романы маркиз де Сад. В тюрьме Чернышевский сочинил роман «Что делать?». В тюрьме написана «Роза Мира» Даниила Андреева. В тюрьме создал свои «Тюремные тетради» итальянский философ-марксист Антонио Грамши.

Эдуард Лимонов, когда находился под следствием и пребывал в Лефортовском изоляторе, написал шесть романов. Лефортовский изолятор всегда заполнен едва на одну десятую часть, и Лимонову удалось убедить тюремную администрацию: его днем выводили из камеры, где он содержался, в другую, пустую, и запирали на несколько часов, давая возможность поработать в покое. Такой жест со стороны лефортовского начальства следует признать весьма благородным.

Широко известна легенда о том, как вождь мирового пролетариата В. И. Ленин, находясь под арестом, писал статьи молоком, налитым в самодельную чернильницу, вылепленную из хлеба; если в камеру заходил надзиратель — Ленин тут же съедал чернильницу и делал вид, что ничего не происходит. Не знаю, чего здесь больше, правды или вымысла. Очевидно одно: арестанты, зэка, осужденные преступники — люди в высшей степени хитроумные и изобретательные.

Так что лично я верю в чернильницу из хлеба.

В тюрьме — особенно в русской тюрьме — возможно всё, это территория абсурда, Зазеркалье, антимир.

Иногда жизнь человека ничего не стоит; иногда пачка сигарет с фильтром дороже золота.

Основной закон русского арестанта — взаимовыручка. Арестанты и зэки не живут аморфной массой: они объединены в коллектив, в сообщество. Есть правила и обычаи тюремного общежития, так называемые «понятия»: сложный кодекс, регламентирующий поведение всякого человека.

Обыватель думает, что люди в тюрьме живут по звериным законам: кто сильнее, тот и прав. Это не так. В тех тюрьмах, где сидел я, любое физическое насилие было строжайше запрещено. Драки бывали, но очень редко, и всякая драка становилась предметом разбирательства; зачинщиков сурово наказывали. Избиения были возможны только в исключительных случаях и только с санкции воров в законе, «положенцев» и «смотрящих».

Еще более тяжелым проступком являлась драка с применением оружия: ножа, «заточки» или «мойки». Пустить кровь человеку — это «блядский ход». Если ты взял в руку любой предмет с острым краем, необязательно заточку (нож), — любой кусок металла или пластмассы, фрагмент бритвенного лезвия, хотя бы осколок стекла от электрической лампочки, всё, чем можно порезать, поранить до крови, — ты перешел черту, и тебя призовут к ответу. Все разногласия, споры и конфликты решаются только путем «рамсов» и «Качалова», то есть переговорами, устными дискуссиями.

Парадоксальным образом тюремные правила общежития иногда оказываются гуманнее и справедливее Уголовного кодекса.

Внутренний, тюремно-лагерный преступный мир теснейшим образом связан с внешним преступным миром. Вокруг каждой тюрьмы, вокруг каждого следственного изолятора, вокруг каждой зоны организован «воровской ход» и «общий ход». С воли в тюрьмы и зоны загоняются передачи, продукты и медикаменты, иногда в значительных объемах, буквально тоннами. Это называется «грев». Многие тысячи профессиональных уголовников, пребывая на воле, тратят силы, время и значительные денежные средства на организацию «грева»: это поднимает их во внутренней иерархии. Если ты не знаешь, как «греть» тюрьмы и зоны, если ты этим не занимаешься — ты никогда не станешь авторитетом в преступном мире. «Грев» поступает как по легальным каналам, так и по нелегальным. Практически в любую русскую тюрьму широким потоком поступают наличные деньги, алкоголь и наркотики. И то, и другое, и третье строжайше запрещено, но только на словах: в реальности раздобыть гашиш или героин в тюрьме иногда проще, чем на воле. Бороться с этим невозможно. «Загнать» товарищу на зону дозу кайфа, литр водки, несколько сотен рублей — святое дело, на это тратятся значительные усилия, подкупаются рядовые надзиратели, а часто и верхние чины администрации, вплоть до хозяина (начальника тюрьмы).

Как ни странно, такая ситуация всех устраивает. Зэка имеют «запретку», администрация имеет относительный порядок.

Все заинтересованы в том, чтобы дело оставалось шито-крыто.

Мне известны случаи, когда с воли в тюрьмы — совершенно бесплатно — загонялись целые рентген-кабинеты или тысячи комплектов вакцины от менингита. Это даже нельзя назвать коррупцией, поскольку коррупция предполагает все-таки некий момент материальной выгоды, обогащения, стяжательства — а в случае с арестантами и зэка речь идет не об обогащении, а об элементарном выживании, о спасении жизни; это разные вещи.

Отсутствие общественного интереса, общественной дискуссии на руку участникам «общего» и «воровского хода»: никто не хочет, чтоб посторонние люди, журналисты и общественные деятели, совали свой нос в происходящее. Я лично знал старых зэков, которые считали, что не только судьи и прокуроры, но и адвокаты, и журналисты, и общественные деятели — все по сути «менты», все враги арестанта, все «работают на систему».