Приговорённые к совершенству - [38]

Однако Маркиз понимал не хуже Седого: с приходом Иннокентия Глебовича Дикое Поле кончилось. И более: дни продолжающего втихаря бандитствовать Виктора Сергеевича сочтены. А вот понимал ли он, что в случае гибели полковника Горчакова уже ничего не изменится — не суть. Для ненависти главное не явление, но объект. То есть — для полноценной, не рассуждающей ненависти. А ненавидеть полковника Горчакова, перенеся на него вину с убитого осенью две тысячи третьего года мелкого наркотороговца, сделалось для Маркиза едва ли не смыслом жизни. Конечно, находясь в Ставке, Меньшиков мог бы застрелить Иннокентия Глебовича, но лишь ценой собственной гибели — против чего восставал не только инстинкт самосохранения, но и профессионализм Маркиза: он, как-никак, снайпер, а не камикадзе! Но и ещё — в глубине души, неосознанно! — со смертью полковника Горчакова терялся вожделенный объект: ненавидеть оказывалось некого.

Седой переубедил.

Двести тысяч долларов аванса, а Меньшиков, понимая, что если намеревается уцелеть, то за остатками причитающейся ему суммы к Виктору Сергеевичу обращаться не стоит, выторговал авансом две трети, открывали Маркизу новые горизонты. Оставалась сущая «ерунда»: пройти невредимым между двух огней. Выстрелив, суметь скрыться и от спецназовцев полковника, и от бандитов Седого. В первую очередь — от Упыря, которого Виктор Сергеевич определил ему в помощники. И которому, Меньшиков чувствовал, поручено после выполнения задания ликвидировать его самого. Но, разумеется, разговаривая с Седым, Маркиз прикинулся лопоухим фраером — обеспокоенным главным образом тем, как бы ему получить остающиеся сто тысяч.

Седой ни на секунду не обманулся кажущимся простодушием Меньшикова, прекрасно понимая: ни за какими деньгами Маркиз не вернётся. Но вот постарается ли он, получив щедрый аванс, исчезнуть сразу, до оговорённого выстрела, или же после, честно продырявив полковничью голову? Этого Виктор Сергеевич предугадать не мог, но поскольку ничего другого ему не оставалось, то решил положиться на профессионализм Маркиза, уповая на то, что сбежать, не выполнив взятого на себя задания, ему не позволит пресловутая гордость снайпера. А после — пожалуйста! Он, Седой, приготовил Меньшикову отменно ехидный сюрприз!

Глава 9. Неприкаянная ноосфера. Гибель пятой планеты звезды F8. Повторный приступ странной болезни. Отчёт Сергея — Иннокентий Глебович сердится

Сознание угасало. Двухсот тысячелетняя усталость вкрадчиво шептала: «Отдохни… усни… растворись… погасни… чувствовать, знать, мыслить — это удел материи… а ты — пустота… совершенная, непорочная, чистая… та пустота, которой не нужно знание, которой изначально открыто всё… растворись и влейся в невидимый для тебя сейчас океан общей вселенской мудрости… в тот океан, где ни забот, ни сомнений, ни мук, ни скорби… где радость и свет… где нет ни взрывающихся звёзд, ни с упоением поедающих друг друга носителей примитивного разум… где смерти нет, где только жизнь и любовь…»

Противясь идущим Бог весть из каких глубин, сладко расслабляющим импульсам, ноосфера F8 пробовала генерировать свои, гасящие голос бездны: «Вакуум — не пустота… пустоты нет вообще… есть просто другой, более тонкий уровень организации… на который в конце концов неизбежно приходит всякое сознание… но — естественно… когда оно завершит цикл развития на предыдущем, более грубом уровне… только для сознания жёстко связанного с ненадёжным материальным субстратом возможен, в случае разрушения оболочки, переход сразу на тонкий уровень… только этим, раздавленным бременем разума, мучающимся в тисках материи несчастным существам простительно посягать на своё мечущееся между духом и плотью сознание… а для ноосферы это избыточная роскошь… ибо, кроме известного мне тонкого уровня, есть и другой — тончайший… к которому путь лежит именно (и только!) через внешние, грубые слои — через страдания и смерть… здесь, от трагически разобщённых дикарей третьей планеты звезды G2 я, ноосфера F8, узнала о тончайшем — мне недоступном — уровне и о ведущем к нему пути… скорбном, мучительном, страшном — через страдания, тьму и смерть! — к свету, любви и жизни… а ведь очень может быть, что есть и иные, ещё более тонкие уровни, о которых мне пока ничего неведомо, но о которых знают какие-нибудь разумные существа, обитающие в других мирах… под лучами оранжевых, жёлтых, зелёных и белых солнц…»

Так (то ли самовнушением, то ли сверхконцентрацией воли) ноосфера F8 пыталась бороться с вкрадчиво расслабляющим — неясно, рождённым ли внутри её или же доносящимся извне — прельстительным шёпотом. И эта борьба — по земному счёту времени — длилась почти что двести тысяч лет.

Когда завораживающе сияющий в зените северного полушария пятой планеты звезды F8 красный сверхгигант M2, потеряв устойчивость, сорвался сначала в гравитационный коллапс, а затем, распираемый высвободившейся в результате этого невообразимо чудовищной энергией, вспыхнул как сто миллиардов солнц, обрушив на обречённую планету убийственные жар и радиацию, то ноосфера F8 впервые познала смерть. До этого образовавший её коллективный разум пятой планеты смерти не знал — как, например, мы, люди, не замечаем ежесекундной гибели отдельных, составляющих организм каждого, клеток. И шок, вызванный мгновенным уничтожением питающего её всепланетного разума, оказался чрезмерным для ноосферы F8: во всяком случае, открыв, что разумные обитатели третьей планеты звезды G2 имеют совершенно иной тип сознания, ноосфера F8 так и не решилась в поисках родственного разума на продолжение межзвездных странствий, а лишь предпринимала всё новые попытки нахождения контакта как с чужеродной ноосферой в целом, так и с отдельными носителями сознания третьей планеты. И накапливалась усталость. И сил противиться вкрадчивому шёпоту бездны становилось всё меньше.