Приговоренная. За стакан воды - [5]

Но искупаться было негде. Тогда я выбралась из колючих кустов и подошла к колодцу в нескольких десятках метров от поля. От старого камня веяло приятной прохладой. Нагнувшись, я заглянула вглубь, чтобы посмотреть, есть ли на дне вода. Это всякий раз напоминает мне об одном несчастном случае. Мне было девять лет, когда встревоженная тетя Нур зашла к нам в дом.

— Ты не видела Шана? — спросила она у мамы.

— Нет. А ты, Азия?

Трехлетний Шан был моим кузеном.

— Нет. А что случилось?

Тетя была вся в слезах.

— Он пропал час назад, и никто не знает, где он. Никто его не видел.

Жители деревни искали до утра, но все был напрасно. А на следующий день одна из местных женщин пошла к колодцу и увидела в нем маленькое тельце Шана. Накануне никто и не подумал туда заглянуть. Теперь, наполняя ведро водой, я всякий раз вспоминаю об этой трагедии. То событие произвело на меня неизгладимое впечатление, и я запретила детям подходить к колодцам — даже старшей дочери, которой было тринадцать.

Остальные сборщицы продолжали работать с не меньшим рвением, чем в начале.

Я вытащила ведро воды и окунула в него старый стакан, стоявший на краю колодца. Холодная вода освежала. Я стала пить большими глотками, и скоро почувствовала себя лучше.

Зачерпнув еще, я услышала вокруг себя шепот. Не придав этому значения, я протянула стакан женщине, работавшей рядом — мне показалось, ей было тяжело.

Улыбнувшись, она собиралась было взять его… как вдруг Мусарат подняла голову от ягод и с ненавистью воскликнула:

— Не пей, это харам[4]!

Я вздрогнула и опрокинула стакан — женщина даже не успела взять его в руки. Мусарат тем временем обратилась ко всем сборщицам, которые прервали свое занятие, едва раздалось слово «харам».

— Слушайте меня все! Эта христианка осквернила колодец, отпив из нашего стакана и окунув его в воду несколько раз. Теперь вода нечистая! Из-за этой женщины мы больше не сможем пить из колодца!

То, что говорила старая ведьма Мусарат, было настолько несправедливо, что я решила все же высказаться в свою защиту и отстоять свою честь.

— Думаю, что Иисус не согласился бы с Мухаммедом в этом вопросе.

Мусарат вспыхнула.

— Как ты смеешь думать за Пророка, ты, грязное животное?

Еще три женщины стали кричать:

— Правильно! Ты всего лишь грязная христианка! Испортила нашу воду, а теперь еще и ставишь себя на место нашего Пророка! А знаешь ли ты, дрянь, что твой Иисус — бастард, у которого не было законного отца? Отец Мухаммеда, Абдулла, его признал. Ты хоть знаешь, кто это — Абдулла? А Иисус такой же нечистый, как и ты.

— Это неправда, — я была непреклонна. — Спросите у муллы в деревне.

Мусарат подошла ко мне с таким видом, будто собиралась ударить, и воскликнула:

— Отречься от своей грязной веры и обратиться в ислам — вот единственное, что ты можешь сделать, чтобы искупить свою вину.

Меня задело за живое. Мы, христиане, с детства приучены молчать и не возражать, ведь мы здесь в меньшинстве. Но я — человек упрямый, и в этот раз не смогла сдержаться, мне захотелось отстоять свою религию. Я не могла позволить, чтобы эти женщины так оскорбляли мою веру.

Набрав в легкие побольше воздуха и преисполнившись храбрости, я заговорила:

— И не подумаю. Я верую в Иисуса Христа, который принес себя в жертву на кресте во имя искупления человеческих грехов. А что сделал ваш пророк ради спасения человечества? Почему это я должна обратиться в другую веру, а не вы?

Тут уже все сборщицы, исходя ненавистью, принялись орать на меня:

— Как ты смеешь так говорить о нашем Пророке? Ты же никто, мерзкое создание, не заслуживающее права жить на этом свете! И твои дети не лучше! Ты дорого заплатишь за свои слова о Пророке Мухаммеде!

Я была ошеломлена таким отвращением и злобой, но все же ответила.

— Я же не сказала ничего плохого, просто задала вопрос…

Одна из них схватила мою корзину и пересыпала все ягоды в свою. Другая толкнула меня, а Мусарат презрительно плюнула мне прямо в лицо. Кто-то выставил передо мной ногу, и я упала. Женщины засмеялись.

— Шлюха! Грязная шлюха! Тебе конец!

Встретившись с их взглядами — полными ненависти, ярости — я нашла в себе силы подняться и со всех ног бросилась к дому. Даже убежав довольно далеко, я все еще слышала, как они поносили меня. Вбежав в синие ворота, я увидела Ашика, смазывавшего дверные петли. Я расплакалась, пытаясь перевести дух. Муж бросил склянку с маслом и подошел ко мне.

— Что случилось, Азия?

Всхлипывая, я рассказала ему обо всем: о колодце, сборщицах ягод, о воде, оскверненной тем, что я отпила из стакана, о ненависти, ругательствах и побоях. Ашик проводил меня в комнату, уложил на кровать, сел рядом и стал гладить по голове, приговаривая:

— Не переживай, все уже позади. Не обращай внимания. Уверен, они уже забыли об этой истории.

Но несмотря на успокаивающие слова Ашика, оскорбления, потоком пролившиеся на меня в поле, постоянно вертелись в голове, не давая покоя. Я никак не могла унять слезы.

Наконец, я заснула, чувствуя, как ладонь мужа касается моего лица.

3 Больше я не видела звезд

Проснулась я вся в поту.

Тело ломило, мне было холодно. Ночь еще не кончилась, но я никак не могла заснуть. Ашик и дети спали без задних ног. Я села на кровати, и воспоминания о сборе ягод снова вернулись ко мне. Ярость Мусарат, ненависть других женщин, ужасные ругательства, плевки, удары.