Приёмыши революции - [59]

Но не дождался дед этих перемен. Настя, вернувшись с уроков, не сразу это и обнаружила, думала — спит, и только когда подошла предложить чаю, обнаружила, что уже окоченел. Заметалась, не зная, что предпринять — то ли хватать коня и мчать снова в посёлок, а там к кому — к Розе, к отцу Киприану, куда? — то ли вынести его сначала на холод, но ведь не поднять, тяжёлый… Прежде Анастасия никогда так близко не видела умершего, и уж точно не оставалась с ним один на один. Страшно… да это мало сказать, что страшно. То вдруг абсурдно казалось ей, что он ещё живой, кидалась слушать сердце — и отскакивала, почувствовав холод и оцепенение мертвеца, то казалось, что шевельнулся, застонал… И хотелось убрать его, с глаз, немедленно, сразу в землю — так страшно, невозможно страшно быть рядом с тем, что было живым человеком, дышало, говорило, а больше не будет уже никогда, и было невыразимо стыдно за эти мысли — ведь положено прощаться с покойником по-человечески… Он ведь не чужой ей, он на эти пять месяцев заменил ей семью, как же можно вот так платить за всё добро… Она слёзно молилась перед образом Владимирской в красном углу — древним, тёмным настолько, что едва различимы были силуэты, обрамлённым старым, тяжёлым рушником с кистями почти до самого пола, единственной иконой в доме деда, рыдания начинали душить, и совершенно невозможно было сосредоточиться на молитве, только панические всхлипы: «Господи, Господи, что же это, что делать, Господи, помоги, спаси…» Она садилась на скамейку, обхватив себя руками, и тряслась, боясь даже взгляд бросить в ту сторону, где лежал покойник, потому что снова покажется, что он шевельнулся, что раздался в тишине его сип, предшествующий приступу кашля, и вздрагивала от каждого шороха за окном — казалось, что кто-то ходит там, ходит, смотрит в окна и молчит, и заглядывает в окна, что это, верно, мертвецы сгинувшей деревни пришли за дедом, дождались наконец… Что будет, когда они войдут? Они и её за собой утащат? Подходила, тыкалась холодным мокрым носом Марта, Настя обнимала её, зарывалась заплаканным лицом в её густую, пахнущую пылью и дымом шерсть. Так, оказалось, наступило утро, так и обнаружила её Роза, узнавшая, что утром Настя не приехала в школу и забеспокоившаяся.

Она-то всё устроила. Отправила Настю вместе с Мартой, которую она так и не выпускала из рук, в посёлок, к отцу Киприану, всё оформила, организовала похороны… Предложила ей вообще перебраться в посёлок, уж поди, найдётся, кому приютить, даже и не один вариант, опять же, и к работе ближе. Настя согласилась пожить по крайней мере некоторое время, пока привыкнет к мысли, что деда не стало — всё же бросать на произвол судьбы его дом, который и она сама полюбила любовью какой-то щемящей, глубинной, для неё самой неожиданной, ей не хотелось, но и быть там сейчас она не могла. Благо, здесь и провалиться в печаль и апатию не получилось бы — работа, действительно, стала ближе, при чём как в том смысле, что до бывшего докторского дома, где была обустроена школа временно, пока весной-летом не построят для неё отдельное здание, только улицу перейти и свернуть в проулок, так и в том, что ученики прибегали к учительнице на дом, тормошили её, приносили нехитрый гостинец к чаю, тащили после занятий на свежеизготовленную горку. Заливисто и сердито лаяла Марта, не понимая, почему это она проваливается в пушистый снег по самое брюхо — прежде, в городе, так не бывало, безобразие… Жизнь понемногу налаживалась. Когда стихли снегопады и метели и заново проторены были дороги, приехали к ним и доктор, даже и не один, с медсестрой, Настя только грустно вздохнула на этот счёт, приехал ещё человек из исполкома, привёз драгоценный груз — газеты и книги, привезли вести с фронта — неутешительные, увы.

— Белые перешли в наступление. Сдаётся, Пермь нам не отстоять… Сейчас они подошли к Сылве, и…

— И сюда дойдут? — ахнула Настя.

— Сюда им, полагаю, незачем, — хмыкнула Роза, — они, поди, и места-то такого не знают. Эх, если б было у нас тут какое-то оружие, кроме топоров и рогатин, мы б им могли какой-никакой, а сюрприз организовать.

Гость покачал головой.

— Сколько вас тут ни есть, боеспособного народа, это капля против их моря. Разве только как деморализация, но их, пожалуй, так запросто не деморализуешь… А если они прорвутся к Вятке, будет совсем плохо — тогда они двинутся на соединение с Миллером, идущим с севера…

— Как до Китая пешком им пока до соединения с Миллером. Каппель тоже много чего думал летом, но и с Казани, и с Симбирска его выбили. И этих выбьют. Это здесь они могли идти семимильными шагами, проглатывая городишки в полторы-две тысячи человек… Там они захлебнутся. Хотя признаю, с ними это будет посложнее, их много и поддержкой они заручились хорошей. Но может быть, Пермь они и возьмут, может, и дальше пройдут, но Волгу им не перейти.

Как ни храбрилась Роза, мысли её читались по её лицу очень хорошо. Если самые мрачные прогнозы сбудутся — это будет значить, что очень скоро им будет не получить никакой помощи, на которую они так надеялись. Белая стена отрежет их от всего мира — мёртвая враждебность снегов неоглядных нежилых вёрст, живая враждебность подступающей белой армии…