Приёмыши революции - [57]

— Будут у тебя, дед, щенки породы, ни в одном справочнике не описанной, — говорила Роза, когда заезжала их проведать.

Однако щенки у Марты не родились — то ли Трезор был для такого дела слишком стар, то ли и сама она была уже в возрасте не детородном. Поэтому так и сидели они обычно вдвоём на солнышке, вытянув лапы и изредка ловя пастью пролетающих мух — беспородный пёс Трезор и болонка Марта.

В общем, получилось у Анастасии в это лето и осень словно второе детство, при том детство счастливее не бывает, одна только проходила через три эти месяца печаль — отсутствие каких-либо вестей о родных. Но тут уж ничего не поделаешь — во-первых, нельзя значит нельзя, во-вторых, даже если б и было можно, вести до этой глухомани доходят с трудом. Роза только и сказала, что да, Екатеринбург Колчаком взят, а больше ей ничего не известно. Может быть, успели их при отступлении куда-то эвакуировать, а может быть, и не успели, конечно…

— Во всяком случае, Колчак о том ничего не писал, уж нам сюда точно.

Об остальных она только слышала, что Алексея отправили в Москву, а кого-то из сестёр в Новгород. Оставалось утешиться тем.

Очень хотелось Анастасии написать матери и сёстрам, что всё с ней не просто хорошо, а замечательно, как здесь красиво и интересно — лучше, пожалуй, даже, чем на их любимом отдыхе в Ливадии, написать о друзьях — тут, конечно, маменька бы ей много чего высказала, что дружит с мальчишками, да ещё младше себя, это правда, поведение её в общем отнюдь не достохвально, это она и сама понимала. Да как здесь иначе, если в избе у деда и книг нет, и для рукоделия он сроду ничего не держал (можно б было, правда, чего-нибудь попросить у женщин в деревне, но тут уж, положа руку на сердце, не хотелось, вот уж правда, вместо рыбалки и сбора грибов-ягод с товарищами она б сидела за вышиванием!), и деревенская церковь сейчас стояла закрытой, потому что батюшка Киприан перешёл к коммунистам, сбрил бороду и заседал сейчас в сельсовете, сказав, что в священство его матушка отправила, его собственной воли не спрашивая, десять лет своей жизни он на это загубил, а теперь — баста. Коли хотят, пусть другого попа присылают, а он положил рясу в сундук, выходил со всей деревней на сенокос и сошёлся с расстриженной монахиней, которую привёз из города, куда ездил докладываться о сложении с себя своего служения. Или о женихах ей тут думать? Парней в деревне было мало, кто ещё прежде убыл в город на заработки, кто теперь на фронт. Бывала она, конечно, в деревне, и на собрании была, где Роза произносила речь о положении дел на фронтах и о том, как необходима Советской власти поддержка крестьянства, и на деревенских танцах. Танцевала даже с одним парнем — ничего, с лица приятный, а что руки от работы заскорузлые — так её собственные теперь такие же. Потом чуть с его невестой Васькой, Василисой, не подралась, но ничего, поругались-разговорились, перешли от неначавшейся войны к миру, лузгали потом семечки и хохотали над частушками — скабрезного и местами, чего греха таить, прямо матерного содержания. Да уж, не стоило б о таком маменьке писать. Да и бумаги, в общем, не было, для писем-то.

В конце месяца октября, когда все работы уже были закончены и развлекалась Настя, ввиду всё более редких визитов друзей, в основном разной домашней работой и рассказами деда — все истории у деда были построены по такому принципу, что света на его жизнь особо не проливали, редко он говорил, что то-то было именно с ним, обычно — «знавал я одного человека» или «вот мне, было тому десять лет назад, рассказывали» — нагрянула Роза, да не одна. Был с нею ещё один человек, незнакомый и судя по одежде, городской и облечённый некоторой властью.

— Тут, дед, понимаешь, такое дело… Внучка ведь у тебя, я так понимаю, грамотная?

— Есть такое, — важно ответил дед, — так-то и сам я грамоте разумею.

— Ну, к тебе-то с этим обращаться как-то… несподручно… А внучка твоя молодая, и работы у вас сейчас особой нету тут, а мы школу открываем… Тем более село растёт, сам понимаешь.

Это было верно. Посёлок Малой делился до сих пор, грубо говоря, на две части — мало не половина домов стояли пустующими. Из многих молодёжь ещё чёрте когда убыла в город на заработки и там осели, а старики померли, иные в войну — мужчины ушли на фронт, старики опять же умерли, молодёжь кто в город, кто поженились, повыходили замуж и зажили своим хозяйством. А сейчас начался обратный приток — кто-то вернулся в родные места из прежде живших, много прибыло из уральских деревень, бежавших от наступления белых войск. Их направляли сюда из города, там работы на всех бы не нашлось, да крестьянам и самим на земле привычнее и приятнее. Вот и разрастался посёлок, того гляди, в Большой придётся переименовывать. Поэтому как без школы? Тем более что не то что там дети, и из взрослых-то с грехом напополам читать умели единицы.

— Вот и хотим её в учительницы заагитировать.

— Её, в учительницы? Уж она научит…

— А почему нет? С младшими-то уж справится, кто постарше и взрослых мы, кто сумеет… Она ведь, вроде бы, даже как бы образование имеет? Сколько классов у ней?