Приёмыши революции - [46]

Однако осенью, когда Рупе пошёл в школу, а Ритва — в руководимый её же матерью детский сад (необходимость в детских садах встала тогда острейше, немало семей отправили кормильцев добровольцами в Красную Армию, женщины работали, работали в большинстве своём и старики, и старшие, не имеющие своих семей дети), она сказала:

— Мне нужно пойти работать. Нехорошо, если я буду жить на вашем иждивении и тем более нехорошо это теперь, когда Пааво тоже хочет идти добровольцем.

— Хорошо, дочка, желание твоё благое. Куда же ты хочешь идти работать?

— В госпиталь! Есть ведь здесь госпиталь? Дело это, в нынешних обстоятельствах, самое правильное и необходимое.

— Госпиталя тут нет, но какая-то больница есть… А ты что же, дочка, медицинское дело знаешь?

— Немного знаю, — улыбнулась Татьяна.

Больница действительно привела её в ужас. Маленькая, одноэтажная, снаружи она была, слов нет, нарядной и даже представительной, вот только на больницу походила мало, а изнутри ещё менее. Рассчитанная всего на 35 мест, сейчас она была пуста, как пояснил не очень твёрдо стоящий на ногах сторож, он же санитар — лекарств не осталось, вот никто и не лечится. Доктор и фельдшера разошлись, кто-то, кажется, даже уехал из города. Не хватало кроватей, кто и когда их растащил, сторож сказать не мог, в операционной не было ровно никаких инструментов — как пояснил сторож, доктор забрал их с собой, «чтоб не растащили». Татьяна решила не задавать вопроса, зачем же тогда нужен тут сторож, она отправилась к доктору. Доктор, видом своим и обращением вызвавший в ней уважение и расположение, высказался однозначно, что возрождать больницу — дело необходимое и правильное, только вот материальная база её теперь совсем бедственная, в аптеке едва ли осталось что-то кроме бинтов, аспирина и глазных капель, а ведь эта аптека одна не только на весь город, а и на весь уезд. Что же говорить о госпитале — это совершенно нереализуемая затея, для этого нет ни места, ни средств, которых нет и для больницы-то.

— Что же делать будем, когда солдаты, ушедшие отсюда добровольцами, начнут поступать сюда ранеными? Ведь фронт-то не так далеко от нас.

— Верно, не очень и надобно везти их сюда, ближе до Котласа или каких других городов. Вы бы, барышня, по всем этим вопросам обратились в горсовет или уж не знаю там, куда, вот что они решат, то и будет. Скажут возвращаться в больницу — так вернёмся, кто не уехал, конечно, скажут госпиталь устроить — так устроим… Если они ещё денег найдут, хоть на то, хоть на другое — так уж вовсе хорошо будет…

По тону его можно было предположить, что к новой власти он расположен с изрядной долей скепсиса и не очень-то верит, что у барышни что-то получится, но Татьяна в том, в чём считала себя правой, умела быть настойчивой. Не став спрашивать, почему ж он сам до сих пор не пошёл и вопрос этот не решил, она пошла в горсовет искать «кого-нибудь, кто за это отвечает».

Надо сказать, никакой своей верхней одежды у Татьяны не было. Переезжали в Усть-Сысольск Ярвинены ещё по теплу, да и налегке, как и приехали в Екатеринбург, с наступлением осени встал вопрос, как быть. Выехать в родную деревню для продажи дома и перевоза хозяйства всё не представлялось возможным, покуда в Сибири было неспокойно, было это небезопасно. Исполкомом было им выдано из реквизированного из купеческих лавок — по две рубахи мужских, по одной паре брюк, по двое женских платьев, по одной тёплой, для осени, одёжке, выдали одежду для детей. Татьяна себе ничего не согласилась брать, считая недопустимым брать чужое.

— Чудная ты, — сказала тогда Эльза, — будто обеднели они от этого. Будто в самом деле с их плеч это сняли, а не из товара их, который здесь большей части народу покупать не на что!

Но Татьяна упрямо отказывалась, и мёрзла бы под осенним дождём в подаренной Херттой кофте, если б не эти привезённые Пааво подарки. Крестьянам вычегодских деревень, которым его отряд развозил зерно и муку, он полюбился не только за помощь материальную, но и за простоту и доброжелательность в общении, искреннее внимание к их судьбе, в каждом бедняцком доме его норовили зазвать за стол, угостить уж чем найдётся — грибной похлёбкой или хоть чаем с мочёной ягодой, некоторые наиболее простодушные осторожно выясняли возможность выдать за него дочек, а узнав, что он женат, утешились сведеньем, что у него есть незамужняя сестра, которой, тая мечту посватать за кого-нибудь из сыновей, и передали подарки — кто вышитое нарядное платье, кто платок, кто просто яркий тканый пояс. Был среди подарков и вот этот род тёплой женской одежды — распашная, из дублёной кожи, с мехом по рукавам, с орнаментом по подолу. В ней-то Татьяна и пришла в горсовет, и председатель комитета по народному хозяйству, к которому её в итоге направили, приняв её по этой одежде за крестьянку, обратился к ней на местном наречии. Татьяна объяснила ему его ошибку, внутренне молясь, чтоб лучше он не знал так же и финского, она не была уверена в своей способности вести беседу на столь сложную тему на чужом языке, но председатель финского не знал, и беседу они вели на русском.