Приёмыши революции - [274]

Конечно, и сорвать без того непростые переговоры желающих было немало, и хотя бы просто повлиять на их исход в свою пользу — тем более. Однако, под давлением собственной внутриполитической ситуации и опасений, что своё предложение ДВР может переадресовать Америке, а тем может хватить авантюризма принять, Япония предпочла согласиться на все предложенные условия. В конце концов, синица в руках была куда лучше, чем журавль уже совершенно точно в небе — надежды на успехи оккупации, несмотря на все вложенные средства, таяли с каждым месяцем, внутри страны росло недовольство неоправданными военными расходами, и уйти сейчас совершенно ни с чем было однозначно их не оправдать, а попытки аннексировать хоть один лакомый кусочек в совершенно безраздельное пользование могли сорвать переговоры окончательно и открыть Америке путь к энергичному выдавливании конкурента из региона вообще, в общем, что Япония теряла, соглашаясь на условия ДВР? Что теряла, самые дальновидные видели, но не нашли благовидного способа сказать. «Буферная зона» превращалась в широкую зелёную улицу для шествия социалистических идей в Японию, которое, собственно, и так уже началось, совместное же проживание и совместная деятельность создавали благоприятнейшую почву для расширения и углубления коммунистической пропаганды. Сохранилась легенда, что год спустя Мацудайра раздражённо сказал одному генералу, что для проживания и работы на территории ДВР стоило бы направлять только самых проверенных, идейно стойких граждан, на что генерал возразил, что это означало бы, что держава полностью лишится идейных и надёжных, так что целесообразней оставлять таковых под боком для надёжного тыла, нежели отпускать для развращения в разлагающую среду.

Последствия, которые этот шаг имел для обеих стран, невозможно переоценить. Сотрудничество в освоении дальневосточных и северных месторождений было признано более выгодным, чем было бы соперничество, даже некоторыми изначальными противниками. Возникновение и успешное существование совместных русско-японских компаний так же хорошее тому доказательство. Конечно, развитие промышленности, расширение рынков шло совместно с ростом профсоюзного движения и требовало немалых уступок в трудовой и социальной сфере — но ведь за всё приходится платить. Новое время выдвигало наверх новых людей, проводивших более либеральный курс, чем их предшественники. К началу Второй мировой войны Япония подошла в числе стран-лидеров по признаку минимального коэффициента отношения самого высокого дохода к самому низкому — из стран капиталистического лагеря, разумеется. В соответствии с договором, Япония соблюдала нейтралитет, но продолжала, естественно, совместную с ДВР охрану общих вод, вплоть до того момента, когда гитлеровская авиация потопила первый японский корабль — сделано это было, может быть, и по ошибке, по большому сходству конструкций кораблей, которые и выпускались-то на одной верфи, но Япония решила не проверять, сколько раз ещё немцы намерены обознаться. Общеизвестно, что общий враг — ещё один фактор сближения. После войны Япония ещё двадцать лет формально оставалась капиталистической страной, но в новейших учебниках провозглашается первой страной, пришедшей к социализму бескровным, эволюционным, а не революционным путём. Насчёт бескровного это, разумеется, преувеличение, демонстрации, столкновения, аресты и бунты имели место и после двадцатых годов, многие сказали бы, что преувеличение и насчёт социализма, ссылаясь на моменты относительно особого положения императорской семьи и высшей аристократии, положений о религиозных общинах, однако это в большей мере культурный момент, чем экономический — как и всё остальное «единство и преемственность культуры и истории». Россия и Европа как угодно, но Япония может идти только одним путём — особым, японским. Ну, если он привёл к такой форме демократии, которая максимально близка к социализму — значит, так тому и быть.

Если вернуться к судьбам не наций, а отдельных людей, то самым крутым был этот поворот в жизни Сато Кадзухиро. Всё-таки, для японца намеренье жениться на гайдзинке, пусть и самого высокого происхождения, не то чтоб сродни заявлению о любви к самке шимпанзе, но тоже выглядит достаточно эксцентрично. Поэтому ему самому было мягко говоря сложно принять своё чувство, не говоря о том, чтоб заявить о нём. Однако, как оказалось, прошедшие годы достаточно сильно изменили Ольгу, и мужество, с которым она шла от города к городу, смелость, с которой она писала свои воззвания, не оставили её и здесь. Будучи уже по собственному глубокому осознанию девушкой нового времени, новой истории, она сделала шаг первой, не стесняясь ни своих чувств, ни того, что по-прежнему пишет каной. Это письмо — единственное из написанного ею, что нигде и никогда не публиковалось, всё, что известно о содержании, известно лишь со слов её сына Ренина, взявшего тот самый поэтический оборот о снеге на сердце, отступившем перед восходом солнца, как эпиграф к одной из своих книг. Это единственная прямая цитата. Ренин так же неоднократно поясняет, что в этом письме, так же как в личных разговорах после, была яснейше обрисована её система взглядов, естественная и привычная сейчас, но ещё во времена Ренина вызывавшая острейшие дискуссии — она не видела ничего ни странного, ни позорного в том, что девушка первой рассказывает о своих чувствах, даже и в том случае, если чувства эти безответны, и признание это в её убеждениях не только не несёт в себе никакого позора, но и никаких обязательств к каким-либо дальнейшим изменениям в отношениях, не должно порождать никакой неловкости — безвозвратно должны пройти те времена, когда было приличным стыдиться чувств, тем более самых светлых и созидательных.