Приёмыши революции - [27]

Анастасия наконец отмерла — всё же, голос господина Крюгера звучал приятно, успокаивающе, а кроме того — бойся не бойся и смущайся не смущайся, а времени у них критически мало, наутро им предстоит отправка из города…

Из соседней комнаты выскочила, заливисто тявкая, миниатюрная болонка. Царевна невольно тут же улыбнулась, протянула руку, потом боязливо отдёрнула, запоздало подумав, что чужая, не знающая её собачка может и укусить, но собачка подбежала, повизгивая от интереса и возбуждения и виляя не только коротким хвостиком, но и всем своим кудлатым, как облачко с детской картинки, задом.

— Марта — очень добродушная собачка, — прокомментировал господин Крюгер, — и как мне кажется, разбирается в людях. Вы ей нравитесь.

— Милашка, — Анастасия присела, почёсывая радостно подставленное собачкой пузико, — это ваша?

— Теперь, пожалуй, ваша. Я купил её три дня назад у мальчишек на рынке, бог знает, где они её взяли… Вот только моя сестра, боюсь, о таком подарке не мечтала, да и я сам предпочитаю совсем других собак.

— Борзых, наверное, — улыбнулась Анастасия.

— Можно и борзых. Ах, если б вы видели моего прекрасного Джека! Я купил его в Америке во вторую свою поездку туда, он прожил со мной пятнадцать лет и вернее друга у меня не было, по правде, я не встречал среди двуногих такого ума и такта… Ну, будет вздохов. Вы можете покуда познакомиться с моей сестрой Эмилией, она, должно быть, уже закончила с упаковкой вашего гардероба, иногда мне кажется, что эта женщина сделана из камня, она не нуждается ни в сне, ни в отдыхе, слава богу уже, что нуждается в еде.

— Я нуждаюсь в сне и отдыхе, Карл, — из комнаты, откуда недавно выскочила лохматая Марта, выглянула темноволосая женщина лет пятидесяти со строгим, несколько постным лицом, — и была бы благодарна, если б ты давал мне его, беря на себя труд самому укладывать свои сорочки… А раз уж ты заговорил о еде, то мог бы помочь мне с поздним ужином, если уж спать нам в эту ночь не суждено, то подкрепиться на дорогу нужно непременно. Бедной девочке, я имею в виду, ты-то и так не оголодал.

— Добрейшая моя сестра! — расхохотался Карл Филиппович и ушёл на кухню.

— Как на духу говоря, я сердечно рада, что не придётся и в самом деле выдавать вас замуж за моего брата, милая, пусть и для спасения вашей жизни. Такое счастье редкой женщине пожелаешь… я терплю его без малого сорок лет, и с радостью уступила бы эту обязанность более достойной, да вот что-то не видала такой…

— Что же, господин Крюгер никогда не изъявлял настоящего намеренья жениться? — удивилась Анастасия. Это странно — видный, обаятельный мужчина, при том не бедный… А что до того, как невысоко оценивает его сестра — так это обычное дело для старших к младшим. Татьяну послушать, так и она не достойная похвал невеста…

Эмилия Филипповна скривилась.

— Был он женат однажды, девятнадцати от роду лет… Жена умерла родами, это для него хороший предлог, чтобы не жениться более. Нет, правду сказать, два года он действительно горевал нестерпимо и отец даже опасался, что он от горя этого не оправится… Но молодость не терпит долгого страдания. Нет, братец мой просто и поныне не повзрослел. И с женщинами предпочитает отношения лёгкие, браком не обременённые. Да будучи сластолюбцем редкостным, среди своих пассий и выбрать бы не смог, и слава богу, я б, чую, от такого его выбора в себя и не пришла бы…

Слова эти снова подняли улегшееся было смятение. Заметив краску на щеках девушки, Эмилия улыбнулась — и это было, признаться, неожиданно, как преображала лицо этой женщины улыбка:

— Нет, вот в чём, а тут я заверения брата только подтвердить могу и на Библии поклясться, хоть она у нас с вами и разная — вам его бояться нечего, никакой неделикатности он с вами не допустит. Сперва господа, которые хлопотали о вашей судьбе, думали, для обеспечения вам как можно более убедительных документов, не устроить ли в самом деле венчание, но Карл эту идею решительно отверг, сказав, что, во-первых, венчание под подложным именем — оскорбление церкви, да и с одной стороны, хоть как, будет изменой вере, во-вторых — перед богом венчанная, вы и потом женой ему будете считаться, а это непорядочно и имя ваше чистым не оставит… Нет, всё же принципы у моего брата есть и порядочности его доверять можно, сколь бы некоторые его поступки Библии ни противоречили…

После из нескольких неосторожных оговорок Эмилии Анастасия с шоком для себя поняла немыслимое — многочисленные романы Карла Филипповича, призванные создать ему репутацию человека, в женском поле толк знающего, служат на самом деле прикрытием его противоестественной страсти. Женскую красоту Карл Филиппович действительно любил, но больше эстетически, всячески нахваливая прелесть той или иной молодой особы и одаривая любовниц дорогими подарками, плотским утехам с ними предавался умеренно и через силу, что в последние годы умело списывал на здоровье, подточенное разгульной жизнью, хотя на самом деле с его здоровьем ещё можно поле без лошадей распахивать. Хоть и несколько успокоенная за свою девичью честь, Анастасия теперь чувствовала неловкость и любопытство — впервые она видела перед собой живого содомита, и ей невероятно было, как им может быть такой приятный, обаятельный, достойный с виду мужчина, о котором и не подумаешь такого, и прокручивая в голове слова Эмилии, то она думала, что всё поняла неправильно, то пыталась срастить эти слова с образом господина Крюгера, то, к стыду своему, пыталась представить его в объятьях не женщины, а мужчины — воображение ей в том отказывало, Карл Филиппович же, не подозревая о творящейся в её душе буре, увлечённо рассказывал о своих торговых делах и обещал в подробностях рассказать по дороге о технологии плетения тончайших кружев, поразившей его в своё время до глубины души. За окном занимался рассвет 16 июля…