Приёмыши революции - [239]
— А эт кого ведут? Ещё что ли тоже эти… контрреволюционеры?
— Да не, вроде те все в зале уже сидят, это другие какие-то.
— Молоденькие девчонки совсем, и чего их во всё это понесло…
— Господи Исусе, таких-то молоденьких расстреляют… А может, и помилуют?
— Гляди-ко, руки не связаны… А и правда, куды они отсюда денутся…
Насте смешно. Она не поворачивается, не смотрит на всех этих людей, смотрит только прямо перед собой, в спину идущего впереди солдата, рутинно раздвигающего рукой толпу, аки библейский Моисей — водную толщу. Когда он вынужден мешкать, мешкает и она, девица из посольства, не сориентировавшись, наступает на пятки, бормочет что-то в свою очередь наступающему ей на пятки замыкающему солдату. Вот таким гуськом они и переступили порог Колонного зала, и Настя в первый момент была ослеплена и оглушена. Пожалуй, столько народу разом она не видела давно, очень давно… Во всех проходах стоят, а по ним ещё приходится протискиваться свидетелям и их провожатым. Кто-то, конечно, выходит, но гораздо больше тех, кто пытается зайти, хотя казалось бы, куда тут уже. Скользнула взглядом по скамьям подсудимых — а чего там смотреть, это она уже знала, что главных организаторов почти никого взять не удалось, отбыли кто к Деникину, кто к Юденичу, и навряд ли оттуда вернутся, уж точно не под своими именами. Да и из промежуточных звеньев много скрылось… Поймают ли их вообще — хороший вопрос, кто-то, кажется, даже в далёкие заграницы умотал. Главное — что все нужные документы собраны, и попросту больше тянуть с тем, чтоб огласить об их деятельности, нельзя.
Председательствует Лацис, которого для такого случая опять вызвали с Украины. Да и вообще практически все знакомые лица здесь. Троцкого, правда, что-то не видать. Странно, обещал быть. Первые два ряда почти все заняты прессой, при чём не только советской. Фотографы периодически перемещают туда-сюда треноги своих фотоаппаратов, выбирая ракурс получше и вызывая шиканья и ропот сзади.
Происходившее в подробностях Настя потом, конечно, нипочём не смогла бы воспроизвести по порядку — и многое ли вообще она увидела, услышала, восприняла в этом огромном, набитом людьми, как гранат зёрнами, зале, за этот краткий и бесконечно долгий миг, пока в открывшиеся напротив другие двери ввели свидетеля № 3. Странно, но в коридоре в теснящейся вокруг толпе она не чувствовала себя так… Так, словно песчинкой в накатывающей штормовой волне. Так, как в ясную летнюю ночь, когда над головой столько звёзд, что это кажется невероятным. Взгляды тысяч глаз, шум тысячи голосов ощущался именно так — что-то слишком огромное, чтоб она даже могла это одновременно осознать. Все эти люди, весь этот огромный зал смотрит на неё, и она как никогда чувствует себя голой без своей привычной кожанки, и нерациональный, ноющий страх вдруг начал заполнять всё существо, словно поднимающаяся от щиколоток холодная вода. Словно её действительно привели на суд… Она в лёгкой панике оглянулась на «тройку», потом одёрнула себя, взяла в руки.
И в этот момент через другую дверь вошли ещё четверо — двое солдат и две конвоируемые девушки, обе высокие, темноволосые, обе, как и Настя и её спутница, одетые в простые светлые блузы и тёмные юбки. Их подвели друг к другу, две пары разделяли метра полтора, не больше.
— Вы узнаёте кого-то из этих девушек?
Хотели сперва обращаться так — свидетель № 2, свидетель № 3, но потом и от этого отказались, как от излишнего. Поэтому Лацису голосом и поворотом головы приходилось дать понять, к кому он обращается сейчас.
— Это моя сестра Татьяна. Вторую девушку я не знаю.
— Это моя сестра Анастасия. Вторую девушку я не знаю.
Как во сне… Так что нельзя сказать, что хочется броситься к сестре, обнять, прижать к сердцу, ощупывая — живая, тёплая, реальная? Нет, не хочется. Боязно. Вдруг развеется, как туман, вытечет из пальцев? Она изменилась, конечно. Старше стала. Кажется, не на год, а лет на пять. Это она раньше всегда серьёзной, правильной, умной и умелой казалась? Теперь перед ней, пожалуй, настоящую робость надо испытывать. Только по глазам и чуть подрагивающим губам можно видеть, что она чувствует, видя снова сестру спустя этот целый нелёгкий год.
И — ни секундой больше, Татьяну со спутницей уводят через ту дверь, в которую ввели до того Настю с её спутницей. Меняют «комнаты ожидания», это тоже «для контроля». Чтобы следом, как только скроются они за дверью, ввести ещё одну такую процессию — с Олей.
— Это моя старшая сестра Ольга.
— Это моя младшая сестра Анастасия.
Хоть кое-что о подготовке она, конечно, слышала, её в полной мере восхитило всё это лишь тогда, когда уже закончили это «перекрёстное опознание», и девушки-соглядатаи, каждая в свой черёд, засвидетельствовали, что находились неотрывно в комнатах с вверенными их надзору незнакомками, и точно могут сказать, что за это время ни они сами, ни охранявшие солдаты не сказали с ними ни одного слова и никто со стороны не мог подать никакого знака, и их всех четверых, вместе с этими же девушками, под ошеломлённый ропот с первых рядов и первое робкое щёлканье фотоаппаратов наиболее сообразительных репортёров увели на особую скамью в углу за ширму. Их рассадили через одну, перемежая с этими девушками, конвой уже из других солдат окружил их полукругом, к ним лицом. Сложно было б описать эти минуты, когда столько слов теснилось в горле, но по-прежнему нельзя было произнести ни одного. Это и хорошо, наверное, думала она позже, эти слова просто подавили бы друг друга, как обезумевшие люди в толпе. Молчание, царившее в их маленьком укромном уголке, было мучительным, звенящим, как струна — и благодатным. Чуть отклонясь вперёд, она могла видеть лицо Татьяны, её глаза, наполненные слезами, её губы, беззвучно шевелящиеся, или скорее — дрожащие, а повернув голову — видела огромные, кричащие глаза Ольги, в противоположность её плотно сомкнутым губам. Татьяна, не выдержав, протянула к ней руку, они соприкоснулись пальцами, сидящая между ними спутница Татьяны, предоставленная французским посольством, при этом дёрнулась так, словно они ей по меньшей мере полезли под юбку.
«С замиранием сердца ждал я, когда начнет расплываться в глазах матово сияющий плафон. Десять кубов помчались по моей крови прямо к сердцу, прямо к мозгу, к каждому нерву, к каждой клетке. Скоро реки моих вен понесут меня самого в ту сторону, куда устремился ты — туда, где все они сливаются с чёрной рекой Стикс…».
Трое ученых из Венесуэльского географического общества затеяли спор. Яблоком раздора стала знаменитая южноамериканская река Ориноко. Где у нее исток, а где устье? Куда она движется? Ученые — люди пылкие, неудержимые. От слов быстро перешли к делу — решили проверить все сами. А ведь могло дойти и до поножовщины. Но в пути к ним примкнули люди посторонние, со своими целями и проблемами — и завертелось… Индейцы, каторжники, плотоядные рептилии и романтические страсти превратили географическую миссию в непредсказуемый авантюрный вояж.
В настоящей книге американский историк, славист и византист Фрэнсис Дворник анализирует события, происходившие в Центральной и Восточной Европе в X–XI вв., когда формировались национальные интересы живших на этих территориях славянских племен. Родившаяся в языческом Риме и с готовностью принятая Римом христианским идея создания в Центральной Европе сильного славянского государства, сравнимого с Германией, оказалась необычно живучей. Ее пытались воплотить Пясты, Пржемыслиды, Люксембурга, Анжуйцы, Ягеллоны и уже в XVII в.
Как же тяжело шестнадцатилетней девушке подчиняться строгим правилам закрытой монастырской школы! Особенно если в ней бурлит кровь отца — путешественника, капитана корабля. Особенно когда отец пропал без вести в африканской экспедиции. Коллективно сочиненный гипертекстовый дамский роман.
Мы едим по нескольку раз в день, мы изобретаем новые блюда и совершенствуем способы приготовления старых, мы изучаем кулинарное искусство и пробуем кухню других стран и континентов, но при этом даже не обращаем внимания на то, как тесно история еды связана с историей цивилизации. Кажется, что и нет никакой связи и у еды нет никакой истории. На самом деле история есть – и еще какая! Наша еда эволюционировала, то есть развивалась вместе с нами. Между куском мяса, случайно упавшим в костер в незапамятные времена и современным стриплойном существует огромная разница, и в то же время между ними сквозь века и тысячелетия прослеживается родственная связь.
Видный британский историк Эрнл Брэдфорд, специалист по Средиземноморью, живо и наглядно описал в своей книге историю рыцарей Суверенного военного ордена святого Иоанна Иерусалимского, Родосского и Мальтийского. Начав с основания ордена братом Жераром во время Крестовых походов, автор прослеживает его взлеты и поражения на протяжении многих веков существования, рассказывает, как орден скитался по миру после изгнания из Иерусалима, потом с Родоса и Мальты. Военная доблесть ордена достигла высшей точки, когда рыцари добились потрясающей победы над турками, оправдав свое название щита Европы.
Разбирая пыльные коробки в подвале антикварной лавки, Андре и Эллен натыкаются на старый и довольно ржавый шлем. Антиквар Архонт Дюваль припоминает, что его появление в лавке связано с русским князем Александром Невским. Так ли это, вы узнаете из этой истории. Также вы побываете на поле сражения одной из самых известных русских битв и поймете, откуда же у русского князя такое необычное имя. История о великом князе Александре Ярославиче Невском. Основано на исторических событиях и фактах.