Приёмыши революции - [238]
Ибо только полная бесповоротная смерть этого мира избавит нас от возрождения старых шакалов, тех шакалов, с которыми мы кончаем, кончаем, миндальничаем, и никак не можем кончить раз и навсегда.
Вот почему мы так решительны и дерзновенны в наших методах борьбы.
Все войны, которые велись до сих пор, это были войны насильников за утверждение своего насилия.
Война, которую мы ведем, это священная война восставших, униженных и оскорбленных, поднявших меч против своих угнетателей.
Может ли кто-либо посметь нас, вооруженных таким Святым Мечом, упрекать в том, почему мы боремся и как мы боремся?
Пусть не дрогнет рука!»
Сентябрь 1919-го. Торжество блаженных[15]
Зачем-то здесь были часы, высоко на стене над дверью. Зачем — правда непонятно, им за временем следить не нужно, смысла нет, за ними придут, когда будет надо. Наверное, для того, чтоб мучительно следить за дёрганьем секундной стрелки, пытаясь прислушиваться к голосам, едва-едва сюда доносящимся (бесполезно, кстати). Настя встала и потянулась с тягостным хрустом всех затёкших костей. Лечь, что ли, например, поотжиматься… И времени сколько-то убьёт, и полегче станет. Неловко, конечно, перед соглядатаями, но чего? Ей к своей спине внимательной надо быть, неделю тому назад уже случилась неприятность — проснулась и поняла, что встать не может от боли. Лежала, скулила, пока бабка-соседка бегала, полошила остальных соседей, пока нашёлся смелый и умелый — Митя, любимый собутыльник Васильича, возраста неопределённого, очень шепелявый из-за выпавших от цинги во время службы, ещё в далёкой молодости, где-то на севере, зубов, но говорливый в той же степени, что и Васильич. Митя умел вообще всё — ну или не то чтоб всё умел, но ни за что не боялся браться. Он-то и поправил ей застуженную и надорванную спину:
— Ничего, девка-мать, сейчас мы тебя на ноги подымем… Ты у нас ещё знаешь, какая здоровенькая станешь…
Не сразу, но поднял. Потом, конечно, ещё неделю пришлось отбиваться от всех бабок квартиры и вообще лестничной площадки, с их бесчисленными народными рецептами…
Подобие содержания под арестом не очень тяготило, даже было в чём-то забавным, только время тянулось ужасно медленно. Ну и просто изрядно обидно было, что и так вчерашний первый день слушаний пропустить пришлось, потом по материалам читать, представлять — процесс века, пожалуй, и вот ей-то этого воочию не видеть, не слышать… Но так уж надо, что поделать.
Солдат у двери переминался с ноги на ногу — молодой такой, а вот уже какое важное задание досталось, изо всех сил старается не выказывать тоскливой скуки. Девица-соглядатай — кажется, из английского посольства какая-то мелкая сошка — тоже сидит на своей скамейке как на иголках, во все глаза таращится. Видно, тоже изо всех сил борется, чтоб не заговорить — и хочется, и колется. Так вот сидят, она на одной скамейке, девица на другой, солдат у двери. В пустой комнате, в два больших окна залитой светом. В этот невероятный день, до которого казалось, не судьба дожить…
Каким же когда-то всё было простым. Вот мы и они, законная власть и бунтовщики, здравые люди и безумцы, отравленные заграничным вольнодумством. Две стороны, чёрное и белое. В короткий срок ей пришлось постичь палитру народных верований, чаяний, мудрствований, злобствований. Научиться ориентироваться в дьявольской тарабарщине аббревиатур. Различать оттенки белого и оттенки красного. Понять, как многое может произойти из-за того, что не сошлись в чём-то по принципиальным вопросам одни эсеры с другими. Сказал бы ей это всё кто-то весной 18 года — нипочём не поняла бы, а что они не поделили-то.
Мысли теснились, а думать их не хотелось. Представлять, теребить себя — как оно будет, что спросят, что говорить? Кого там увидит, как это в сердце отзовётся… Отзывается уже сейчас, в самом ожидании. Невольно согнулась, чувствуя, как волнение обручем стягивает грудь. Невозможно принять и осознать — дождалась, и вот сейчас, уже практически сейчас… Такие долгие, и такие безумно стремительные часы…
— Солдат, приоткрой форточку, если можно это, конечно? Воздуха очень не хватает…
Встрепенулся, кто б сомневался, уставился со смесью возмущения и ужаса.
— Нет, нельзя так нельзя… Я понимаю. Просто очень уж тут душно. Я подходить к окну не буду, не собираюсь, просто… не проветривали тут, что ли, совсем…
Солдат дёрнулся было, но предпочёл всё же остаться на месте. И его можно понять — столько мер предосторожности, лучше никаких вольностей не совершать, шагу лишнего не делать даже.
В дверь постучали.
— Пора.
Настя боялась, что в какой-то момент с ногами не совладает, очень вот этого не хватает, чтоб под ручку вели… Но ничего, пока нормально. В коридорах солдатов тоже видимо-невидимо — никак, весь московский гарнизон сюда согнали? И то правильно, тоннель вот сейчас образовать — народ и в коридоры набился битком, а что там в самом зале творится?
— Разойдитесь, разойдитесь, товарищи, — лениво повторяют солдаты. Уже двое ведут их, и её, и девицу-соглядатая. Девица позади, чтобы не упускать из виду. Народ у стен шепчется и переговаривается, кто вполголоса, кто и громче — всё это сливается в один сплошной шум, из которого только иногда долетает что-то отдельное:
«С замиранием сердца ждал я, когда начнет расплываться в глазах матово сияющий плафон. Десять кубов помчались по моей крови прямо к сердцу, прямо к мозгу, к каждому нерву, к каждой клетке. Скоро реки моих вен понесут меня самого в ту сторону, куда устремился ты — туда, где все они сливаются с чёрной рекой Стикс…».
Трое ученых из Венесуэльского географического общества затеяли спор. Яблоком раздора стала знаменитая южноамериканская река Ориноко. Где у нее исток, а где устье? Куда она движется? Ученые — люди пылкие, неудержимые. От слов быстро перешли к делу — решили проверить все сами. А ведь могло дойти и до поножовщины. Но в пути к ним примкнули люди посторонние, со своими целями и проблемами — и завертелось… Индейцы, каторжники, плотоядные рептилии и романтические страсти превратили географическую миссию в непредсказуемый авантюрный вояж.
В настоящей книге американский историк, славист и византист Фрэнсис Дворник анализирует события, происходившие в Центральной и Восточной Европе в X–XI вв., когда формировались национальные интересы живших на этих территориях славянских племен. Родившаяся в языческом Риме и с готовностью принятая Римом христианским идея создания в Центральной Европе сильного славянского государства, сравнимого с Германией, оказалась необычно живучей. Ее пытались воплотить Пясты, Пржемыслиды, Люксембурга, Анжуйцы, Ягеллоны и уже в XVII в.
Как же тяжело шестнадцатилетней девушке подчиняться строгим правилам закрытой монастырской школы! Особенно если в ней бурлит кровь отца — путешественника, капитана корабля. Особенно когда отец пропал без вести в африканской экспедиции. Коллективно сочиненный гипертекстовый дамский роман.
Мы едим по нескольку раз в день, мы изобретаем новые блюда и совершенствуем способы приготовления старых, мы изучаем кулинарное искусство и пробуем кухню других стран и континентов, но при этом даже не обращаем внимания на то, как тесно история еды связана с историей цивилизации. Кажется, что и нет никакой связи и у еды нет никакой истории. На самом деле история есть – и еще какая! Наша еда эволюционировала, то есть развивалась вместе с нами. Между куском мяса, случайно упавшим в костер в незапамятные времена и современным стриплойном существует огромная разница, и в то же время между ними сквозь века и тысячелетия прослеживается родственная связь.
Видный британский историк Эрнл Брэдфорд, специалист по Средиземноморью, живо и наглядно описал в своей книге историю рыцарей Суверенного военного ордена святого Иоанна Иерусалимского, Родосского и Мальтийского. Начав с основания ордена братом Жераром во время Крестовых походов, автор прослеживает его взлеты и поражения на протяжении многих веков существования, рассказывает, как орден скитался по миру после изгнания из Иерусалима, потом с Родоса и Мальты. Военная доблесть ордена достигла высшей точки, когда рыцари добились потрясающей победы над турками, оправдав свое название щита Европы.
Разбирая пыльные коробки в подвале антикварной лавки, Андре и Эллен натыкаются на старый и довольно ржавый шлем. Антиквар Архонт Дюваль припоминает, что его появление в лавке связано с русским князем Александром Невским. Так ли это, вы узнаете из этой истории. Также вы побываете на поле сражения одной из самых известных русских битв и поймете, откуда же у русского князя такое необычное имя. История о великом князе Александре Ярославиче Невском. Основано на исторических событиях и фактах.