Приёмыши революции - [18]

— Не каркай. Ну, друг о друге они знать не будут, в смысле, что и другие — не настоящие… В том и сложность главная, так бы голова, знаешь, меньше болела. Но это опять же забота не твоя.

— А… а слуги? Их-то вы предупредить успеете? Лёньку… он ведь, хоть сообразительный, всё ж ребёнок, может оговориться нечаянно…

— Со слугами уже по… ах ты ж чёрт, ещё ж малец… Ну, завернём его завтра с утреца под благовидным предлогом… Всё равно с этим ему и самому играть не захотелось бы…

— Может быть, вы… отвернётесь? Я вылезать буду…

— Ох ты ж стеснительный! чего я там не видал? У меня своих трое, и один твоих лет… Ты сам три часа одеваться будешь, матушка твоя всполошится, что я тебя тут утопил…

Алексей поднял со стульчика часы, посмотрел на них с грустью, едва сдерживая слёзы.

— Ни разу не ломались с тех пор… Нет, я понимаю, что взять нельзя… Уж если крест нельзя, так это — подавно… Просто бывает, с вещью грустно прощаться — как с человеком…

— Получишь в своё время обратно, не переживай. Так же исправно тикающие. Вещи, они потерпеливее людей…

15-16 июля, ночь со понедельника на вторник

Никогда ещё душная июльская ночь не казалась такой живой. Она дышала, она смотрела, она, почти несомненно, даже думала, поблёскивая с небес редкими звёздами и подшептывая ветром в листве. Глупости, конечно, и игра больного воображения. Хотя наверное, эта-то ночь могла себе что-то такое позволить… Всё же была она необычной, если не по рискованности предстоящего, рисков-то и помимо было немало, и где-то, возможно, даже больше, то по его нетривиальности…

Она отлипла наконец от щели в заборе, обернулась, нервно переступив с ноги на ногу, облизнувшись. Чем-то напоминая нетерпеливую молодую лошадь, сильную, глупую, опасную этой глупостью… Дай бог или чего там, чтоб всё же ума у этой женщины было побольше, чем у лошади.

— Что, лезть уже?

— Давай. Там у дома встретят, влезешь через окно, он поможет… И дальше там поможет… А в остальном сама себе поможешь.

Спасибо, что ни говори, ни одного фонаря не горит. Избавили от счастья хоть сейчас видеть эту морду… Но хищный блеск глаз всё-таки угадывается, слишком хорошо. И ещё измерь, чего в нём больше, алчности или страха.

— Тебе хорошо… Ты, если что, весь в мажоре. А я… оно понятно, куш большой за просто так не даётся, но и сдохнуть, если коснись, охота не так люто. Где оступлюсь…

— Значит, не оступайся. Как-то до сих пор умела, и тут сумеешь.

По тону чувствуется, как скривила губы.

— До сих пор, сравнил… То ли мелкую дворянскую сиротку играть, то ли цесаревну!

— Ай, иди ты. Ну уж извини, вместо тебя цесаревну сыграть не могу. Да не гони раньше времени, я тебе всё раз десять уже вроде обстоятельно расписал, чего ещё не поняла? Знал бы, что ты такая нюня, другую б взял, да вот похожа ты мордой на ту царевну больше других… Да кого тебе там бояться? Охрана вся новая, старую, видать, теперь в расход за такой казус пустят, подмены не распознают. Комендант в деле, ему самому жить хочется. Николашка с жёнушкой подавно, они второй день трясутся, что раскроют их враки про дочкину болезнь… Примут как родную и остальных дочурок на то же настропалят. Им, если узнают, что они дочурке побег устроили, не лучше выйдет, чем тебе за подмену, так что ещё сами и научат, и выгородят… Ты знай сиди и мило улыбайся, если кто сунется. Хотя кто там сунется… Дня через три город белочехи займут, тут уж никому не до тебя будет, кутерьма знатная получится… Там уж как сумеешь, не мне тебя учить. Много не хватай, разум тоже иметь надо. Рви на хату к Ненашину, он вывезет, там я весточку пришлю, там сочтёмся…

Вроде, приободрилась… Ага, ещё б не приободрилась, как про драгоценности напомнил. Анна Ярошина если что и любила больше, чем драгоценности, так вкусно пожрать или выпить после их сбытия, и то не факт. И в свою удачу до недавнего времени веровала, как не каждый поп в священное писание. Недобрый же случай привёл её в её гастролях через Екатеринбург… или добрый, это кому как. Здесь она первый раз и совершенно глупо попалась, здесь впервые по-настоящему испугалась, сидя в подвальной камере местного ЧК. На малый срок можно и не уповать, да что там, и на большой — времена нынче крутые, церемонии да суды с адвокатами для всякого паршивого ворья не разводят, пулю в голову и весь разговор. Однако Анюте повезло и в этот раз совершенно неожиданно и сказочно — пришедшим по её душу представителем новой власти оказался Никитка Кошелев, в определённых кругах носящий прозвища Кошель и Меняла. Ничего странного в этом не было, мало ли сейчас вчерашних проходимцев, а ныне важных людей при посте и власти? Сколько она о том Кошеле слышала — лично-то встречаться не доводилось — с этого-то сталось бы, парень славился как оборотистый. Узнав, кто попался ему в руки, Кошель быстро сообразил беспроигрышное дельце — есть вариант для Аньки сработать по-крупному, тут как раз в Доме Особого Назначения того гляди переполох подымется, когда вскроется, что одна из царёвых дочек сбежала. Комендант пока дело замалчивает, а то ж его голова первой с плеч полетит, тут и в розыск нормально не пошлёшь… Пришла идея вместо неё найти девку похожую — ничего прямо особенного-то в их наружности нет, девки как девки, хоть и царевны. Понятно, что кто из близких — подмену бы сразу отличил, но о близких тут речи не идёт, а дальних Анька как-нибудь убедит, ей не привыкать. Всем выгода — и царю с царицей, и коменданту, и Кошелю с Анькой, как улучится минутка, она с какой-нибудь царской шкатулочкой сбежит, ну а дальше дело известное…