Приемыш черной Туанетты - [43]

Меньше всех страдали от путешествия «дети» отца Жозефа. Кормили их хорошо, им было тепло, о них нежно заботились, а вдобавок они предпочитали странствовать на открытом воздухе и видеть светлое солнышко, чем находиться постоянно в запертой скучной комнате. Зверьки были веселы и очень охотно проделывали несложные трюки, чтобы в виде медяков увеличить капитал мальчиков, который Лилибель весело собирал в свою шапку. Чем дальше двигались они на юг, тем чаще устраивали представления, и их касса редко была пуста, но пристрастие Лилибеля к лакомствам и презрение ко всему полезному приводили к тому, что они часто нуждались в самом необходимом.

Тем не менее, перемежая смех слезами, они все же шли к своей цели. Нередко бывало, что им случалось то чересчур обильно наесться, то по нескольку дней недоедать, то они ночевали под открытым небом, то проводили ночь под чьим-нибудь гостеприимным кровом.

Однажды темнота застигла их в горах штата Тенесси. Был апрель, но в горах стоял резкий холод. Звезды ярко блестели, морозило, сухие ветки и листья шуршали и хрустели под ногами. Они шли по дороге, поднимавшейся круто вверх, и не знали, куда направляются, но они были уверены, что если держаться дороги, она приведет куда-нибудь. Наконец, когда дальше некуда было идти, они уселись в темноте, совершенно обессиленные, дрожа от холода и голода. К несчастью, на этот раз в ведерке Лилибеля было пусто.

Немного отдохнув, мальчики собрали листья и ветви под деревом и, поставив в середину клетку с «детьми», улеглись на ночлег. Только собрались уснуть, как услыхали в кустах чьи-то шаги, осторожно приближавшиеся к ним, и тихое мерное дыхание, — несомненно, какое-то живое существо очутилось рядом.

Лилибель в ужасе вскочил, и белки его глаз засверкали в темноте.

— Медведь! Это медведь! — закричал он, влезая на дерево. — Уходите скорее! Уходите! — кричал он Филиппу. — Лезьте скорее на дерево, не то он схватит вас и съест.

— Я не могу, невозможно влезть на дерево с «детьми». Но я не оставлю их, — решительно ответил Филипп.

— Это, наверное, медведь, я слыхал ворчание, — настаивал Лилибель.

— О, пустое! — произнес Филипп. — У меня есть спички, и я сейчас посмотрю, кто здесь.

В это мгновение вырисовался громадный темный силуэт, и над самой щекой Филиппа пронеслось теплое дыхание. Он зажег спичку и, выждав, пока она разгорится, радостно воскликнул:

— Это корова! Это только корова! Слезь — она не тронет тебя.

— Зажгите огонь, — сказал Лилибель, спускаясь медленнее, чем взбирался. — Когда будет светло, я подою ее. Я умею доить коров.

Но у Филиппа не было больше спичек, и они улеглись, решив ждать утра. Корова легла около них. Это соседство придало Филиппу мужество и спокойствие, и он скоро уснул бы, если бы Лилибель не начал стонать от холода.

— Я совсем замерз. Я, право, умираю.

— На, возьми мое пальто, — предложил Филипп. — Мне не очень холодно.

— Нет, я не хочу, мастер Филипп: вы больны, и вам тоже холодно. Я не возьму вашего пальто.

Вероятно, Лилибель смутно почувствовал сладость самопожертвования, потому что он перестал жаловаться, а зарылся поглубже в листья и скоро уснул крепким сном. Филипп осторожно снял с себя пальто — под ним была еще куртка — и накрыл негритенка, заботливо подоткнув пальто со всех сторон, затем улегся рядом, обнял руками клетку с «детьми» и забылся тревожным, лихорадочным сном.

Проснулся он на рассвете, окоченев от холода, ноги и руки невыносимо болели, голова кружилась, и с минуту он не в состоянии был подняться. Но, наконец, с громадными усилиями встал и стряхнул с себя слабость, начинавшую овладевать им.

Корова была еще рядом, и Лилибель надоил полное ведерко теплого молока, которое они выпили до капли.

Когда оба насытились, Лилибель взял еще одно полное ведерце про запас.

Свежее молоко подкрепило Филиппа, и он готов был продолжать путь в более веселом настроении, но, открыв клетку, увидел, что бедная Снежинка лежала окоченевшая, мертвая. Она всегда была нежнее других и, вопреки своему имени, не вынесла холода. Это была первая беда, случившаяся с «детьми», и Филипп горько оплакивал бедное крохотное создание. Он не мог решиться оставить ее и положил в карман своей куртки, надеясь, что тепло вернет животное к жизни. Тщательно укрыв остальных «детей», мальчуганы, грустные и подавленные, продолжали свой путь.

Глава 32 Душистая олива зацветет

Уже расцвели оливы и жасмин, когда наши путешественники добрались до цели. Два месяца провели они в тяжелом пути, и с каждым днем трудности и страдания, как казалось Филиппу, все увеличивались, сил у него становилось все меньше.

Лишения, голод и холод сделали свое дело, хрупкий мальчик так исхудал и побледнел, что каждый при виде его думал, что дни его сочтены. К концу пути он еле мог пройти несколько шагов без передышки, он жаловался на усталость и сонливость, аппетит же у него совсем пропал. Если бы не сердобольные крестьяне, иногда подвозившие их на своих телегах, и не добрые кондуктора товарных поездов, перевозившие их от одной станции до другой, Филипп свалился бы на дороге. Но несмотря на физическую слабость, душевная бодрость не покидала его, он был так же полон надежд, веры и радости, как и в начале пути. Иногда он шел с лихорадочной энергией.