Приемыш черной Туанетты - [14]
Вдруг отец Жозеф встрепенулся и бросил испуганный взгляд на часы — он почти целый час забавлялся с «детьми». Схватив желто-красный платок, отец Жозеф решительно набросил его на клетку и обратился к Филиппу:
— Пойдем, пойдем, дитя мое! Мы потеряли столько времени, а это очень дурно. Плутишки были так забавны, что, глядя на них, я забыл обо всем. По совести, если архиепископ сделает мне выговор за эту слабость, он будет прав.
Филипп неохотно взялся за книги; внимательно слушая учителя, он мысленно представлял маленьких «детей» отца Жозефа, весело плясавших и кружившихся перед глазами.
Пробило восемь часов, пора было уходить. Мальчик поспешно собрал книги и ушел, забыв, что хотел спросить у отца Жозефа нечто весьма важное.
Глава 10
Маленькие натурщики
Мистер Эйнсворт сидел за мольбертом в верхнем этаже высокого здания по Королевской улице. Хотя это была его временная квартира, комната выглядела очень уютной. По стенам, живописно задрапированным дорогою тканью, было развешено много прелестных эскизов. Повсюду — на столах, подоконниках и даже на полу — стояли раскрашенные вазы, горшки с пальмами, папоротниками и другими изящными растениями — они придавали комнате вид живописной беседки. На мольбертах стояли неоконченные картины; старинный китайский фарфор и бронза красовались на полках; книги и журналы были разбросаны повсюду.
На низкой софе, покрытой турецким ковром, лежала молодая женщина; ее нежное худощавое лицо было смугло, а щеки горели лихорадочным румянцем. Одну руку она подложила под голову, в другой — держала книгу, куда даже не заглядывала. На ней было свободное белое шерстяное платье с черной каймой, а ноги покрывал мягкий черный плед. Она могла бы называться красавицей, если бы не болезненный, угнетенный вид. Время от времени женщина кашляла и беспокойно поворачивалась. Софа стояла у открытого окна, в которое вливался мягкий весенний воздух, тихо шевеливший нежные стебли пальм, стоявших у окна.
Мистер Эйнсворт, накладывая последние мазки на полотно, целиком ушел в работу. Однако вот он оглянулся и обеспокоенно заметил:
— Не слишком ли дует из окна, Лаура?
— Нет, — отвечала жена слабым, усталым голосом. — Я не могу без воздуха. И так мне трудно дышать.
— Разве тебе нынче хуже, дорогая? — мягко спросил мистер Эйнсворт, осторожно и ловко проводя последние штрихи.
— Не знаю, право. Я чувствую себя одинаково плохо все время. Кажется, слабость увеличивается.
— Дорогая моя, ты изведешь себя вконец. Постарайся преодолеть свое горе. Попробуй. Вот я же стараюсь забыть — стараюсь работать.
— Я не могу забыть, Эдуард; я не хочу забыть. Сегодня полгода, как мы потеряли его, нашего мальчика, наше единственное дитя. Что мы сделали, за что так наказаны? — И она разразилась рыданиями.
— Милая Лаура, зачем говорить так?!. Может быть, не в наказание послано нам наше горе; может быть, это милость к нашему дитяти! Постарайся думать так, и это облегчит твое состояние. Успокойся хоть ради меня! Смотри, какое лучезарное весеннее утро. Послушай, как поют птички внизу, во дворе; а как пахнут померанцы, жасмины и розы! Взгляни на крыши, потонувшие в солнечном сиянии, на эту царственную магнолию в соседнем саду, позлащенную яркими солнечными лучами!
— Для него нет ни поющих птиц, ни душистых цветов, ни солнечных лучей в темной могилке! — вскричала она, обливаясь слезами.
— Не думай о могиле! Думай о жизни, а не о смерти; подумай о других детях, которые живут для одних только страданий; подумай о тяжелой жизни той девочки, у которой я купил вчера восковую статуэтку. — И мистер Эйнсворт взглянул на «Квазимодо», стоявшего на полке и выделявшегося на фоне яркого бархата. — Маленькая девочка очень заинтересовала меня, а мальчик, пожалуй, еще больше. Не сочти меня сумасшедшим, но мне показалось, что он ужасно похож на нашего ребенка. Почти тот же возраст, и, что еще удивительнее, его тоже зовут Филипп.
— То же имя! Какое странное совпадение, — с заметным интересом сказала миссис Эйнсворт, приподнимаясь с кушетки. — Но я не могу себе представить, чтобы уличный мальчуган мог походить на нашего мальчика.
— Милочка, он совсем не похож на уличного мальчишку; он кажется таким выдержанным, таким… Да вот ты его увидишь. Я думаю, они придут сегодня. Бедной малютке ужасно хотелось продать фигурку Эсмеральды, а мальчик так и загорелся, когда я стал рассказывать ему о моих картинах. Ты увидишь, какие у него ясные голубые глаза.
— У него голубые глаза?
— Да, такие же глубокие, темно-голубые глаза, какие были у нашего мальчика, и такие же густые, темные кудри… Правда, он одет очень бедно, но опрятно, и вид у него удивительно милый! По всему видно, что близкие окружают его любовью и заботами.
Не успел мистер Эйнсворт договорить, как раздался легкий стук в дверь. Он предложил войти, и из-за большой, тяжелой двери показались две маленькие фигурки, очень смущенные, но с выражением большой решимости на лицах.
— Видите, я привел Дею, — заявил Филипп, гордый своим поступком.
В эту минуту он был прелестен: раскраснелся, румянец играл на его щеках; темные кудри тяжелыми кольцами падали на белый лоб. Туанетта нарядила его в лучшее платье, состоявшее из белой полотняной куртки и новых синих панталон; в одной руке у него была соломенная шляпа, а другой он держал Дею, словно опасаясь, что она может сбежать.
