Придворный - [155]

Не мог не предвидеть такого развития событий и Кастильоне. Но, органически неспособный к двурушничеству, он всегда располагал себя к доверию партнеру, вызывая обоюдное доверие к себе. Такая линия была избрана им и в отношении Карла V. То, что Папская курия пыталась интриговать между великими державами, раздавая и Империи, и Франции тайные обещания и открыто склоняясь каждый раз на сторону грубой военной силы, Кастильоне возмущало как поведение не только безнравственное и провокационное, но и в высшей степени недальновидное: любой из двух соперников, уличив папу в нарушении принятых обязательств и в сговоре с противной стороной, был вправе покарать его как предателя. И жертвой этой кары могло стать население Рима и всего Папского государства.

* * *

В октябре 1525 года в Испании стало известно о заговоре, направляемом папой Климентом, с целью вырвать Неаполитанское королевство из рук императора. Предложение возглавить выступление и получить неаполитанскую корону было тайно сделано главнокомандующему имперскими войсками в Ломбардии, герою Павии, Фернандо д’Авалосу. Тот выдал заговорщиков, объявив обо всем своему государю. Папа очередной раз показал себя врагом императора, причем врагом неискусным, незадачливым, недальновидным.

В декабре Кастильоне написал понтифику длинное личное письмо (обычно он писал его секретарям), в котором сквозь все ритуальные выражения преданности прорывалось настоящее отчаяние.

«…Я вполне сознаю, что с моей стороны глупо и самонадеянно указывать вашему святейшеству, который в своей безмерной предусмотрительности и совершенной благости больше поймет за один миг, чем я за тысячу лет, и всегда расположен и готов на поиск и исполнение всякого добра. Но верю, что меня извинит та любовь, с которой я от всего сердца служу вам, толкающая меня на этот проступок. Поистине, я решаюсь на него, лишь крайне желая чести и славы вашему святейшеству и того, что если Бог хочет за наши грехи покарать нас новой войной, пусть, по крайней мере, не кажется, что ваше святейшество первым взяло факел в руку и принялось со всех сторон разжигать этот пожар, закрывая путь к миру, а открывая – к нашествию турок и порабощению христианских народов. Несомненно, мнение о вашей доброте, благочестии, чистоте жизни, которое ваше святейшество стяжало во всем мире, о чем я безмерно радуюсь, слыша, как ваша слава звучит здесь, в Испании, – заслуживает, чтобы от вас ожидали не сеяния войн…»[53]

Раздраженный папа в ответ лишил Кастильоне той небольшой части из испанской церковной дани, на которую нунций, как ответственный за ее сбор, имел право. Все продолжалось по-прежнему; о новых замыслах и проделках святейшего отца и его окружения нунций узнавал, лишь когда о них говорил уже весь мадридский двор и едва ли не народ на улицах. Кастильоне стал помногу болеть.

Вернувшись во Францию, король Франциск отрекся от всех данных императору обещаний и немедленно принялся за подготовку к новой войне в Италии с целью «восстановить свою честь». О том, как это было воспринято в Риме, нунцию снова пришлось узнавать лишь из слухов.

«…Здесь многие утверждают как истинную правду, что папа заключил соглашение с Францией, – писал он в мае в Рим своему единомышленнику, немецкому кардиналу Шенбергу. – Доверяя благоразумию его святейшества, не сомневаюсь, что он в любом случае примет лучшее решение – то, которое приведет к миру и спокойствию. Думаю, что, если он вступит в союз с Францией, от этого неизбежно начнется война, по естественному желанию христианнейшего короля, который ищет славы для себя и отмщения за прошлое. А если последует война, любой ее исход послужит к ущербу папы, который не получит добра, если христианнейший король станет владыкой мира, хоть бы он и был с ним в союзе, так как в минувшее время король был оскорблен его святейшеством; а если король проиграет, его поражение будет и поражением папы. Ведь папа таким образом вызывает вражду со стороны императора, который теперь настроен по отношению к его блаженству весьма доброжелательно, если я не самый несведущий человек на этом свете»[54].

Письмо Кастильоне еще не успело достичь Рима, как Испания уже узнала о том, что папа присоединился к коалиции Франции, Англии, Флоренции, Венецианской республики и герцогства Миланского против Империи. Перчатка была брошена, и Карл V не замедлил ее поднять. Военные действия немедленно начались в Ломбардии, где стояла большая императорская армия. Всего лишь год назад Милан, отвоеванный императором у французов, был передан под власть сына Лудовико Моро, герцога Франческо II. Теперь же, когда герцог вступил в союз с Францией, императорские войска взяли Милан и жестоко разграбили его. Впрочем, для ведения большой войны на нескольких фронтах и с участием флота Карлу V требовались огромные деньги. Созванный им для этой цели парламент не согласился их предоставить: испанцы всех сословий сочли войну с папой преступлением против веры. Ужасное впечатление в стране произвела весть о вторжении в Ватикан восьмитысячного войска кардинала Помпео Колонны[55] при участии императорского посла Уго де Монкады в ночь с 19 на 20 сентября: наемники, часть которых составляли испанцы, разграбили папские драгоценности, украли и повредили немало святынь, подвергнув пыткам тех, кого нашли в ватиканских дворцах (сам папа с кардиналами успели укрыться в замке Святого Ангела). Нападение было столь наглым и разнузданным, что император, заранее негласно одобривший его как средство давления на папу, был вынужден публично оправдываться, изображая все случившееся самоуправством Колонны.