Придворное общество - [120]

Прежде всего, именно этот аспект социальной дистанции между двором и деревней — резкое различие между сравнительно высокой степенью сложности и дифференцированности жизни при дворе и относи тельной несложностью жизни в сельских группах — способствовал появлению в среде придворных чувства страстной тоски по деревне, чувства отчуждения от простой жизни. Короче, происходит идеализация некоторой воображаемой деревенской жизни, которая — именно потому, что это был лишь сон, — весьма неплохо уживалась с презрением к провинциальным дворянам и крестьянам, с известным отвращением к той деревенской жизни, какой она была в действительности.

Кроме того, привычка к относительно высокому стандарту сложности всех человеческих отношений при королевском дворе предъявляла совершенно особые требования к способности придворных к самодисциплине. Жизнь при дворе королей, обладавших несравнимо большими возможностями власти, чем у различных групп придворного дворянства, требовала постоянной сдержанности. Как мы видели на примере заметок Сен-Симона, во всех отношениях с равными себе и с людьми, занимавшими более высокое положение, нужна была чрезвычайно дифференцированная и точно отрефлектированная стратегия. Источники доходов значительной части придворной знати — будь то придворные должности, королевские пансионы или военные посты — зависели от милости короля и его фаворитов. Немилость короля, неверный шаг в конкурентной борьбе придворных группировок, вражда королевского любимца, фаворитки, министра — все это могло поставить под угрозу финансовые возможности придворного, уровень жизни его семьи, а равно и его престиж, его «рыночную ценность» в пределах придворного общества, его виды и надежды на будущее. Даже для придворных, обладавших значительными фамильными доходами, ограничение или уменьшение королевской милости было связано с опасностью, ощущение которой было трудно переносить. А немилость короля, изгнание от двора означали для придворного, как уже говорилось, конец его социального существования.

Дворяне в тех периодах развития средневековья, когда преобладало натуральное хозяйство, в качестве владельцев ленов, в конечном счете, сами распоряжались собственностью своего рода. Это обеспечивало им сравнительно высокую меру самостоятельности или, во всяком случае, если лен оказывался у них в руках, существенно уменьшало их зависимость от сюзерена. Напротив, оплата королем услуг — или заслуг — служащих ему дворян в форме выплачивавшихся с определенной периодичностью, как жалованье или пенсия, денежных начислений из казны порождала устойчивую зависимость придворного от монарха. Масса мелкой и средней придворной знати, но также и многие члены высшей и самой высшей аристократии, получавшие доходы из королевской казны, жили в рамках общей организации двора таким образом, который при всех очевидных различиях напоминает образ жизни рабочих и служащих крупного промышленного предприятия. Кроме того, у французского дворянства, по существу, не было возможности уклониться от придворной жизни. Принадлежавшие к нему люди, по крайней мере, при Людовике XIV, не имели свободы передвижения. Они не могли оставить свое место (при дворе. — Перев.), не утратив своего социального статуса. Зависимости, в которых жила основная масса придворной знати, и принуждение, которому она соответственно подвергалась, были практически неотвратимы. Усвоив это, мы поймем, что могли означать для придворной знати природа и сельская жизнь как образы, противоположные повседневности. Выше мы уже показали, что — и почему — это принуждение и сеть взаимозависимостей затрагивали также и короля с его семьей, особенно в позднем периоде эпохи старого порядка. Когда, скажем, Мария-Антуанетта и ее придворные дамы переодеваются молочницами, мы достаточно отчетливо видим, что сельская жизнь функционирует как контрастная противоположность придворному принуждению. Особенно сильный сдвиг в этом направлении наблюдается в конце гражданских войн, в первые годы XVII века, когда многие придворные, может быть, впервые осознали в полной мере всю неотвратимость своего нового положения.

Однако, если мы будем понимать двор только как некую внешнюю принудительную механику, мы не сумеем понять его своеобразные обертоны тоски и томления. Эти специфически романтические обертоны очень часто сопровождают в придворных кругах образы природы и сельской жизни. Появляется особая романтическая нотка, с которой здесь предаются мечтам о естественной жизни как об идеале, ставшем отныне недостижимо далеким. Для появления этой нотки решающее значение имеет, как уже говорилось, то, что принуждения взаимозависимости при дворе весьма своеобразны. Образующие двор люди оказывают друг на друга это общественное принуждение, которое обязывает каждого отдельно взятого человека при дворе к высокой степени само принуждения. Такое самопринуждение уже сильно дифференцировано и охватывает, более или менее, уже все стороны жизни.

Так, например, по окончании гражданской войны перемещение знати к королевскому двору включает в себя во все большей степени «замирение», усиленный контроль над воинскими привычками и радостями. Последний, в свою очередь, вынуждает придворного к более строгой сдержанности, к более стабильному самоконтролю над агрессивными импульсами. Генрих IV был еще сравнительно снисходителен, если между его дворянами случались дуэли. Ришелье и Людовик XIV, как обладатели монополии на физическую власть, уже сравнительно бескомпромиссны в случаях, если их дворяне по законам старого военного права вступают между собою в поединки. Дуэли имеют в этот период (и еще долго сохраняют) характер исключительного права, которое довольно часто вопреки воле короля или других авторитетных государственных инстанций — дворяне, а позднее также и другие слои населения оставляют за собою как символ индивидуальной свободы. Так, как ее понимают в рамках традиции военного сословия, а именно свободы ранить или убивать друг друга, если им так заблагорассудится. В особенности после гражданских войн, а затем и во многих других повторяющихся общественных сдвигах это служит символом бунта элитных слоев общества против растущего государственного контроля, который все более склоняется к тому, чтобы подчинить всех граждан одинаковому закону. Мощная волна дуэлей прекращается, когда Ришелье приказывает публично казнить одного из главных дуэлянтов, выходца из знатного дома. Нужно уметь сдерживаться. Не следует более давать волю гневу и вражде.