Придворное общество - [122]

8.

Эти особенности могут быть лучше всего прояснены категориально, если использовать здесь, в метафорическом смысле, понятие «дистанцирования». Это понятие мы уже употребляли прежде, в связи с более сильной дифференциацией придворно-городской и сельской жизни. Урбанизация, монетаризация, коммерциализация и перемещение знати к королевскому двору — это частные процессы одной всеобъемлющей трансформации. Эта трансформация в данную эпоху заставляет людей все с большей определенностью переживать «природу» как ландшафт, как мир «объектов», как нечто противостоящее себе и подлежащее познанию. Если бы мы попытались резюмировать здесь различные нити этого преобразования, это увело бы нас слишком далеко. Во всяком случае, процессы такого рода играют в нем столь же существенную роль, как и растущая способность ставить в тесную взаимосвязь наблюдение и рефлексию над природными явлениями. Все это — аспекты специфического дистанцирования, дистанцирования от того, что еще и сегодня мы охотно называем «природой» или «объектами». Особенно отчетливо оно обнаруживается в изображении природы на картинах художников как ландшафта, а также в научном исследовании природных процессов или в философских проблемах того, могут ли вообще люди и если могут, то как именно, познавать «объекты» такими, каковы они в действительности; или же — действительно ли «объекты» «существуют». Эти и другие симптомы дистанцирования от «природы», как свидетельства восхождения общества на новое плато, появляются более или менее одновременно в той фазе, которую мы все еще обозначаем несколько устаревшим понятием «ренессанса». Они могут пояснить, к чему относится в данном контексте метафора «восхождения на новое плато», на новый уровень. Ибо на протяжении целого ряда веков европейские общества остаются при этом типе дистанцирования. Проблемы, попадающие в поле зрения людей на этой основе, получают самое разнообразное преломление и развитие. Однако обретенный в столетия «ренессанса» и представленный в таких понятиях, как «субъект» и «объект», способ дистанцирования людей в их социальных союзах от того, что они переживают как «природу», остается, в общем и целом, одним и тем же вплоть до нашего времени. В наши дни мы можем достаточно отчетливо видеть первые признаки восхождения на следующее по высоте плато общественного развития в живописи. Сейчас художники совершенно очевидно стараются достичь чего-то иного, чем просто изображения «объектов», которые, так сказать, предстоят взгляду наблюдателя в трехмерном пространстве. Но мы сможем лучше понять процесс, в который вовлечены мы сами, если осознаем, что произошедший в эпоху ренессанса сдвиг дистанцирования, в ходе которого люди научились понимать многообразие физических событий как «природу», составляет лишь частный процесс некоторого гораздо более широкого сдвига дистанцирования.

Исследование придворного общества с особенной отчетливостью показывает нам некоторые другие аспекты этого всеобъемлющего сдвига дистанцирования. Броня самопринуждения и маски, которые теперь — в большей мере, чем прежде, — создают себе как часть себя самих, своей собственной личности все индивиды в придворном обществе, сильнее, чем прежде, дистанцируют людей не только от природы, но и друг от друга. Теперь, сравнительно с предшествующим периодом, при дворе и за его пределами люди во взаимном общении в значительно большей мере обуздывают свои спонтанные импульсы. Между более аффективным и спонтанным побуждением к действию и фактическим исполнением его в слове или поступке отныне более или менее автоматически включаются размышления, быстрая оценка ситуации, составление примерного курса поведения, короче говоря — рефлексия. Довольно часто люди на данном уровне вполне ясно осознают эту рефлексию как элемент самозащиты. В зависимости от своего положения они оценивают ее положительно, именуя «рассудком» или «разумом», или же романтически и отрицательно — как оковы для чувства, некую помеху, как вырождение человеческой природы. Однако, как бы они ее ни оценивали, они воспринимают самопринуждение, его «бронезащиту» и маски с соответствующим им способом дистанцирования не как симптомы определенной ступени в развитии человека и общества, но как вечные свойства неизменной человеческой природы. Отныне и навеки (так им представляется) человек как «субъект» противостоит «природе», миру «объектов». Теории человеческого общества часто исходят из предпосылки, что люди приходят в контакт друг с другом лишь в результате определенного развития, как бы постфактум. Каждый из них, в известной мере, существует по ту сторону своих масок, в своей броне, как обособленный индивид-в-себе. Или же различные теории овеществляют «общество» так же точно, как и «природу», превращая его в некую вещь, существующую независимо от всех людей по отдельности. В обоих случаях тот вид, который открывается нам с нового достигнутого плато, интерпретируется как вечная, вневременная, неизменная природа человека, «condition humaine». Это плато, исторические условия и обстоятельства которого можно с довольно значительной точностью исследовать и объяснить эмпирическим путем, достигается после определенного рывка в дистанцировании. Как мы видели, в фазе «ренессанса» между человеком и «объектами природы», между человеком и человеком в большей степени, чем когда-либо прежде в европейской истории, встает рефлексия — контрольная инстанция, благодаря привычке и воспитанию действующая более или менее автоматически. Это не в последнюю очередь касается и отношений между мужчинами и женщинами. Здесь также вначале в определенных элитных группах — сфера проявления спонтанности и импульсивности, даже для физически более крепких мужчин, становится все более узкой по мере прогрессирующей централизации государственной организации. Женщины, их социальные группы имеют при дворе больше власти, чем в какой бы то ни было социальной формации этого общества. Их способность к перевоплощению проявляется в разнообразии не только их личных масок, но и возможных амплуа. Происходит значительный сдвиг в развитии самопринуждения, сужения сферы спонтанности, дистанцирования и соответствующего ему обретения большей цивилизованности. Характерным симптомом этого сдвига, поскольку он затрагивает отношения между мужчинами и женщинами, является развитие романтических любовных отношений — и в реальности, и, может быть еще в большей степени, — как культа и идеала. Обоюдное дистанцирование полов под броней самопринуждения, проявляющегося то в форме хороших манер, то в форме совести или рефлексии, находит свое выражение в стремлении отложить желанные любовные утехи на будущее и меланхолически удовольствоваться мучительной радостью влюбленности. Какие бы иные факторы ни участвовали в этом развитии, но это дистанцирование, более или менее акцентированное, составляет интегральный элемент эмоционального комплекса романтической любви. Оно знаменует собой переход от относительно простых и несмешанных к более сложным и смешанным в различных вариациях аффектам. Подобным образом выглядел и переход от использования относительно чистых к использованию более сложных и в различных вариациях смешанных красок.