Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века - [87]
(Там же, 195–196; курсив наш. – К. О.)
В примечаниях к оде Кантемир фиксирует ее связь с Горацием и с научно-популярным языком переведенного им на русский Фонтенеля; очевидны и сходства этих стихов с его переложением Фенелона (см.: Там же, 465). Кроме того, поэт указывает на цитату из Псалтыри в предпоследнем стихе (см.: Там же, 204). Иными словами, Кантемир осуществляет на жанровой основе горацианской оды точно тот же тематико-стилистический монтаж, для которого Ломоносов выбирает форму библейского переложения.
Физико-теологическую экспозицию мироздания, в обыкновенной последовательности от небес до животных и человека, Кантемир монтирует с подходящей одой Горация: в ней представлено обращение эпикурейца («libertin» в переводе Дасье – Horace 1727a, 287) к благочестию под впечатлением от грома, соотнесенного с мифологическими образами Тартара и Стикса. Дасье в авторитетном комментарии указывает на нарочитость и естественно-научную несостоятельность стихов Горация и видит в них пародию на язык стоицистской благонамеренности (Ibid., 288 sqq). Хотя Кантемир не разделяет такого толкования, для нас принципиально важно отмеченное Дасье поэтическое качество образов естественной истории: будто бы представленные как предмет непосредственного наблюдения и личного опыта, они оборачиваются на деле поэтическими условностями, устойчивыми тропами космического и нравственного порядка и выразительными приемами дидактического внушения. В «Риторике» Ломоносов приводит длинное рассуждение Цицерона, заканчивающееся сходной формулой: «Кто мещет гром, тот есть: безбожники, вострепещите» (Ломоносов, VII, 326). Как указывает Дасье, фигуры такого рода востребованы и в Ветхом Завете; сравним в Книге Сираха (43:18): «Глас грома его порази землю». Следуя в своем переложении Книги Иова Кантемиру и Горацию, Ломоносов делает гром, или перун, узнаваемой аллегорией божьего гнева. В этом тропе, построенном на напряжении между предметной изобразительностью и эмоционально-поэтической выразительностью, отношения человека к богу обнаруживают свою зависимость от сил поэтического языка.
Справедливо отмечая, что космические картины «Оды, выбранной из Иова» представляют собой «не самоцель, а аргумент, предназначенный для убеждения человека в правосудии <…> Творца», В. Л. Коровин приписывает этому приему специфически православный характер (Коровин 2017, 123). Между тем он составлял общее место европейской физико-теологической словесности. Пространные описания тварного мира и общепонятное изложение естественно-научных и философских теорий служили риторическим инструментарием для воспитания читателя-субъекта в системе вселенской дисциплины. По словам Поупа, «Опыт о человеке» представлял собой «систему нравственности» («system of Ethics» – Pope 1982, 7; см.: Solomon 1993, 38). Во французском стихотворном переводе Ж. Ф. дю Ренеля поэма была озаглавлена «Начала нравственности» («Les principes de la morale»), а в предисловии переводчика пояснялось, что она воспитывает в читателе свойства христианина и «порядочного человека» (honnête homme) – фигуры, в которой универсальная нравственность смыкалась с социальным статусом (Pope 1738, VIII). Последняя строфа «Оды, выбранной из Иова», предписывающая человеку «терпение» «без роптания» и «надежду», прямо соотносится с нравоучением «Опыта о человеке»:
(Попе 1757, 8)
Аналогичные поучения находим у Брокеса:
[Подумай, милый человек, ради бога, как глубоко ты заблуждался! Как глупа твоя хандра, наполняющая твой тщеславный ум, как будто ты Люцифер. Ведь ты, из гордых побуждений пошлейшего самолюбия чуть ли не больше делаешь себя богом, чем бога человеком <…>] (Brockes 2013, 606)
За этой повторяющейся и на первый взгляд совершенно прозрачной дидактической схемой стоит внушительная, но неустойчивая и подвижная конструкция авторитета, расположенная на стыке традиционного благочестия, новой рациональности и поэтической выразительности. Главный урок «Оды, выбранной из Иова» формулируется так: «Представь Зиждителеву власть». Власть бога над человеком и тварным миром, названная в «Письмах…» Кантемира «божественным самовластием» (Кантемир 1867–1868, II, 81), оказывается одновременно главной темой оды и главным принципом ее лирического развертывания: эта власть осуществляется в представлении читателя, которое порождено поэтическим языком оды и разыгранным в ней двойным авторитетом библейского текста и вещающего бога. Поэтическое воздействие, отождествленное с религиозным чувством и рациональным познанием, вписывает субъективность читателя во вселенскую иерархию господства и покорности. Работа этого механизма была отрефлексирована в эстетической и риторической теории.
Научная дискуссия о русском реализме, скомпрометированная советским литературоведением, прервалась в постсоветскую эпоху. В результате модернизация научного языка и адаптация новых академических трендов не затронули историю русской литературы XIX века. Авторы сборника, составленного по следам трех международных конференций, пытаются ответить на вопросы: как можно изучать реализм сегодня? Чем русские жанровые модели отличались от западноевропейских? Как наука и политэкономия влияли на прозу русских классиков? Почему, при всей радикальности взглядов на «женский вопрос», роль женщин-писательниц в развитии русского реализма оставалась весьма ограниченной? Возобновляя дискуссию о русском реализме как важнейшей «моделирующей системе» определенного этапа модерности, авторы рассматривают его сквозь призму социального воображаемого, экономики, эпистемологии XIX века и теории мимесиса, тем самым предлагая читателю широкий диапазон современных научных подходов к проблеме.
Новый сборник статей критика и литературоведа Марка Амусина «Огонь столетий» охватывает широкий спектр имен и явлений современной – и не только – литературы.Книга состоит из трех частей. Первая представляет собой серию портретов видных российских прозаиков советского и постсоветского периодов (от Юрия Трифонова до Дмитрия Быкова), с прибавлением юбилейного очерка об Александре Герцене и обзора литературных отображений «революции 90-х». Во второй части анализируется диалектика сохранения классических традиций и их преодоления в работе ленинградско-петербургских прозаиков второй половины прошлого – начала нынешнего веков.
Смерть Чавеса вспыхнула над миром радугой его бессмертия. Он появился из магмы латиноамериканского континента. Он – слиток, родившийся из огненного вулкана. Он – индеец, в чьих жилах бушует наследие ацтеков и инков. Он – потомок испанских конкистадоров, вонзивших в Латинскую Америку свой окровавленный меч, воздевших над американским континентом свой католический крест. Он – социалист, тот красный пассионарий, который полтора века сражается за народ, отрицая жестокую несправедливость мира.Как Камчатка является родиной вулканов, так Латинская Америка является родиной революций.
Автор этой книги Андрей Колесников – бывший шеф-редактор «Новой газеты», колумнист ряда изданий, автор ряда популярных книг, в том числе «Спичрайтеры» (премия Федерального агентства по печати), «Анатолий Чубайс. Биография», «Холодная война на льду» и т.д.В своей новой книге Андрей Колесников показывает, на каких принципах строится деятельность «Общества с ограниченной ответственностью «Кремль». Монополия на власть, лидирующее положение во всех областях жизни, списывание своих убытков за счет народа – все это было и раньше, но за год, что прошел с момента взятия Крыма, в деятельности ООО «Кремль» произошли серьезные изменения.
Ни один из находящихся в строю тяжелых крейсеров не в состоянии противостоять меткому залпу орудий “Дойчланд”. Важнейшие узлы кораблей этого класса не защищены броней, и действие 280-мм фугасного снаряда будет разрушительным. Конечно, крейсера могут ответить огнем своих 203-мм орудий, но у германского корабля самые уязвимые пункты бронированы достаточно надежно, во всяком случае он может выдержать гораздо больше попаданий, чем его “тонкокожие" противники. Без преувеличений можно сказать, что создание “Дойчланд" и однотипных кораблей полностью меняет привычную стратегию и тактику войны на море, равно как и многие взгляды на кораблестроение.
Что позволило экономике СССР, несмотря на громадные потери в первые годы Великой Отечественной войны, выдержать противостояние с экономикой гитлеровской Германии, на которую, к тому же, работала вся Европа? В чем была причина такого невероятного запаса прочности Советского Союза? В тайне могучего советского проекта, считает автор этой книги — Николай Иванович Рыжков, председатель Совета Министров СССР в 1985–1990 гг. Успешные проекты, по мнению Рыжкова, не могут безвозвратно кануть в Лету. Чем ближе столетие Великой Октябрьской социалистической революции, тем больше вероятности, что советский проект, или Проект 2017, снова может стать актуальным.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Книга французского исследователя посвящена взаимоотношениям человека и собаки. По мнению автора, собака — животное уникальное, ее изучение зачастую может дать гораздо больше знаний о человеке, нежели научные изыскания в области дисциплин сугубо гуманитарных. Автор проблематизирует целый ряд вопросов, ответы на которые привычно кажутся само собой разумеющимися: особенности эволюционного происхождения вида, стратегии одомашнивания и/или самостоятельная адаптация собаки к условиям жизни в одной нише с человеком и т. д.
В своем последнем бестселлере Норберт Элиас на глазах завороженных читателей превращает фундаментальную науку в высокое искусство. Классик немецкой социологии изображает Моцарта не только музыкальным гением, но и человеком, вовлеченным в социальное взаимодействие в эпоху драматических перемен, причем человеком отнюдь не самым успешным. Элиас приземляет расхожие представления о творческом таланте Моцарта и показывает его с неожиданной стороны — как композитора, стремившегося контролировать свои страсти и занять достойное место в профессиональной иерархии.
Для русской интеллектуальной истории «Философические письма» Петра Чаадаева и сама фигура автора имеют первостепенное значение. Официально объявленный умалишенным за свои идеи, Чаадаев пользуется репутацией одного из самых известных и востребованных отечественных философов, которого исследователи то объявляют отцом-основателем западничества с его критическим взглядом на настоящее и будущее России, то прочат славу пророка славянофильства с его верой в грядущее величие страны. Но что если взглянуть на эти тексты и самого Чаадаева иначе? Глубоко погружаясь в интеллектуальную жизнь 1830-х годов, М.
Книга посвящена истории русской эмоциональной культуры конца XVIII – начала XIX века: времени конкуренции двора, масонских лож и литературы за монополию на «символические образы чувств», которые образованный и европеизированный русский человек должен был воспроизводить в своем внутреннем обиходе. В фокусе исследования – история любви и смерти Андрея Ивановича Тургенева (1781–1803), автора исповедального дневника, одаренного поэта, своего рода «пилотного экземпляра» человека романтической эпохи, не сумевшего привести свою жизнь и свою личность в соответствие с образцами, на которых он был воспитан.