Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века - [68]

Псалми святии царя велика есть дело,

паче духа святаго повествую смело, —

Ибо егда Давид я усты просвещаше,

иже на Израилско царство избран бяше,

Самим господом богом бысть он умудренны <…>

Царь небесный земнаго на то умудрил есть,

тайны сокровенныя чрез него явил есть <…>

Под трудами Давида мой аз полагаю,

мой Давидовых ради труд прийми желаю.

Он, царь, о тебе, царе, молит бога в небе <…>

Юн Давид Голиафа силнаго преможе,

даждь ти, юну, силнаго турка збити, боже <…>

(Симеон 1953, 211–212)

Монархическое прочтение Псалтыри лежит в основе сохраненной Татищевым легенды, приписывавшей переводы 132‐го и 145‐го псалмов из книги Симеона самому Федору (см.: Татищев 1968, 175; Dykman 2001, 32–35). В псалме 132 описывалось священное царство во главе с монархом-помазанником:

Се, что добро, или что красно, но еже жити братии вкупе; Яко миро на главе, сходящее на браду, браду Аароню <…> яко тамо заповеда господь благоговение и живот до века (Пс. 132:1–3).

Политический подтекст принципиален для истолкования «Трех од парафрастических псалма 143…» и возобновленной ими жанровой традиции. Ломоносов последовал совету Татищева и в «Собрании разных сочинений…» 1751 г. добавил к торжественным одам парафразы нескольких псалмов. Тредиаковский к началу 1750‐х гг. осуществил полный поэтический перевод Псалтыри и библейских песен, оставшийся в рукописи, и опубликовал некоторые из «од божественных» в составе «Сочинений и переводов…», напечатанных с личного одобрения Елизаветы. Наконец, Сумароков на протяжении многих лет публиковал парафразы отдельных псалмов, а в 1774 г. выпустил собственное полное переложение Псалтыри, выполненное по совету Платона Левшина, к тому времени архиепископа Тверского и члена Синода. 110‐й псалом складывался у него в акростих «Великая Екатерина»[12].

Как отметил А. Дикман, десятистишная строфа, избранная Тредиаковским для 143‐го псалма, и сопутствующие ей приемы риторической амплификации восходили к французскому образцу – полному переводу Псалтыри, выполненному в XVII в. учеником Малерба Онора де Раканом (см.: Dykman 2001, 195; об ориентации русских подражаний псалмам на французские см.: Живов 2002г). Ракан упоминался в «Поэтическом искусстве» Буало и его русской версии, вошедшей в «Сочинения и переводы…» Тредиаковского. Его псалмы вышли очередным изданием в 1724 г. В сопроводительном письме Ракан описывал цели и приемы своего перевода:

<…> expliquer les matières et les pensées de David, par les choses les plus connues et les plus familières du siècle et du pays où nous sommes, afin qu’elles fassent une plus forte impression dans les esprits de la Cour.

[<…> разъяснить темы и мысли Давида при помощи вещей, знакомых нашему веку и стране, чтобы произвести сильнейшее впечатление на придворные умы] (Racan 2009, 870).

В частности, 19‐й псалом – молитва подданных за царя-помазанника – был приноровлен французским поэтом «к личности короля и его царствованию» («je l’ai accommodé entièrement à la personne du Roy et de son Règne» – Racan 1857, 14).

На опыт Ракана опирались прославленные переложения Ж. Б. Руссо, удостоенные особой похвалы в «Эпистоле от Российския поэзии к Аполлину» (1735) Тредиаковского («Больше чрез псалмы Русо, хоть чрез всё он знатен» – Тредиаковский 1963, 391; Пумпянский 1937, 157). Эти сравнительно немногочисленные парафразы создавались для благочестивого двора последних лет царствования Людовика XIV (см.: Grubbs 1941, 56) и содержали очевидный политический субстрат: так, 71‐й псалом был озаглавлен «Понятие об истинном величии владык» («Idée de la véritable grandeur des rois» – Rousseau 1820, 18). В подборку Руссо входило и переложение 143‐го псалма, написанное точно той же десятистишной строфой, что и версии Ракана и Тредиаковского, и послужившее образцом для русского поэта (ср.: «Qui suis-je, vile créature! / Qui suis-je, Seigneur!» и «Боже! кто я нища тварь?» – Rousseau 1820, 32; Trediakovskij 1989, 437).

Если учившийся в Париже Тредиаковский (как и служивший там Кантемир) тяготел к французскому католическому благочестию (см.: Успенский, Шишкин 2008), то вернувшийся из Германии Ломоносов строил свою духовную лирику по образцу лютеранской гимнологии (Пумпянский 1935, 109; Топоров 1986; и др.). Тредиаковский позднее уличал Сумарокова в том, что при переложении 143‐го псалма тот справлялся с «немецким переводом» Библии (Критика 2002, 46). Лютеранство было хорошо укоренено в русской придворной среде начала 1740‐х гг., где распоряжался не чуждый религиозной экзальтации обер-гофмейстер Х. B. Миних. Наследник престола Петр Феодорович был окружен протестантами и не скрывал симпатий к вере своих немецких предков; по свидетельству Штелина, он «имел всегда при себе немецкую Библию и кильский молитвенник, в котором знал наизусть некоторые из лучших духовных песней» (Штелин 2003, 44). Наставлять наследника и его супругу в православной вере был назначен Симон Тодорский, учившийся в свое время в столице пиетизма Галле.

Политические толкования Псалтыри были вполне привычны для лютеранской традиции. Об избранном тремя поэтами 143‐м (144‐м) псалме сам Лютер писал, что это «ein Danckpsalm fur die Koenige und Oberkeit zu sprechen, Denn David dancket Gott hiemit als ein Koenig, der kriegen und regiren muste» ([благодарственный псалом для произнесения владычествующим и начальствующим, ибо Давид благодарит в нем Господа как царь, коему приходилось воевать и править] – Luther 1912, 66). Процитируем переложение Сумарокова: