Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века - [66]

Как показывает характерный деловой язык этого суждения, поднятые Кантемиром богословские вопросы имели самое прямое значение для практической жизни русского политического слоя. В 1766 г. выученик Гедеона и законоучитель наследника престола Павла Петровича Платон Левшин, в будущем влиятельнейший придворный богослов, выпустил катехизис с посвящением Павлу. Евангельская притча о птицах и лилиях, переложенная Кантемиром в оде «О надежде на бога», подкрепляла здесь необходимость добросовестной службы и недопустимость лихоимства:

Чтоб не впасть в подлый и вредительнейший какого ни есть хищения порок, требуется предосторожность от <…> лихоимства, то есть от ненасытимаго к собиранию богатства желания, и от лености или праздности. Лихоимец ничем не будучи доволен, всякий способ позволительным почитает, толькоб приумножить прибыток: а праздный и ленивый самовольно приводя себя в скудость, принужден бывает воровством искать себе пропитания. Почему всяк должен в своем звании пребывать с прилежанием и от благословенных трудов своих довольствоваться. Лучше бо иметь мало, да быть честным человеком, нежели много, с безчестным именем хищника и нечестнаго человека. А притом надеяться на Божий промысл, который, по уверению Евангельскому, о последней печется птице, и траву скоро увядающую питает и одевает: кольми паче не оставит нас, ежели мы в надежде на его щедроты не ослабеваем, и ежели часто себе будем припоминать, что скудость честностию совести украшаемая будет награждена богатством небесным (Платон 1766, 91 об. – 92).

III

Подобно сочинениям и переводам Кантемира, о которых напоминал эпиграф к «Трем одам парафрастическим…», сама эта книжка была фактом придворной словесности. Выкладки ее предисловия о свойствах ямба и хорея могли быть интересны читателям стиховедческого трактата Кантемира «Письмо Харитона Макентина…», переправленного в Россию в начале 1740‐х гг. Трактат был адресован Трубецкому и по его указанию был напечатан в 1744 г. вместе с переводами Кантемира из Горация; подготовку издания Трубецкой поручил Тредиаковскому, и тот держал корректуру трактата «параллельно с подготовкой „Трех од парафрастических“» (Николаев 2010, 261). «Письмо Харитона Макентина…» представляло собой возражение на «Новый и краткий способ к сложению российских стихов» (1735) Тредиаковского, обращенный ко «всем высокопочтеннейшим особам, титулами своими превосходительнейшим, в российском стихотворстве искуснейшим и в том охотно упражняющимся» (Тредиаковский 1963, 365). «Три оды парафрастические…», как показывает А. Б. Шишкин (1983, 235–236), предназначались этой же публике. Книжка с тремя переложениями 143‐го псалма увидела свет в декабре 1743 г. по личному распоряжению Трубецкого (см.: Куник 1865, 434).

Придворных читателей «Трех од парафрастических…» должны были занимать не только вопросы стихосложения. Тредиаковский пояснял в предисловии, что, несмотря на разногласия трех поэтов, касающиеся стихотворной техники, в своих переводах 143‐го псалма они «в один пункт сходятся» и имеют общую «цель, в которую бы метить» (Trediakovskij 1989, 430). Их совместное предприятие, определявшееся взаимной проекцией горацианской эстетики эпиграфа и ветхозаветного вероучения Псалтыри, апеллировало к определенному придворному вкусу, не видевшему противоречия между светской поэтической формой и вероучительными темами.

Этот вкус был связан с именами Трубецкого и Кантемира, которые вместе с уже покойным Феофаном и Татищевым составляли «ученую дружину» и имели общий интерес к политическому богословию. Французская биография Кантемира сообщала о его пристрастии к труду Ж. Б. Боссюэ, придворного проповедника Людовика XIV, «Политика, из самых слов Священного писания почерпнутая» («Politique tirée des propres paroles de l’Écriture sainte», 1709; частичный рус. пер. с посвящением Александру I – СПб., 1802). Как пишет биограф Кантемира, «les principes d’une politique puisée dans l’Ecriture Sainte, ne pouvoient manquer d’être du goût d’un Ministre, qui puisoit lui-même la Politique dans sa Philosophie» ([начала политические, заимствованные из Священного Писания, не могли не прийтись по вкусу министру, который сам черпал политические мнения из философии] – Cantemir 1749, 110). Взаимопроникновение политической морали и христианского учения заметно в «Духовной» Татищева, изобилующей ссылками на Библию, и в его «Разговоре двух приятелей…». В свое время Татищев подал Феофану идею толкования на «Песнь песней». В 1736 г. в письме к Тредиаковскому он сопровождал рассуждения о новой словесности обзором русских судеб Библии и уже знакомым нам сопоставлением божественного и государственного законов:

Междо законами же главнейшия суть божеский изъявлен нам чрез Библию, а потом собранными уставы и ученых людей толкованиями и учениями, царским уложением и потом различными указами и уставами (Татищев 1990, 224).

В 1749 г., через несколько лет после выхода «Трех од парафрастических…», Татищев советовал Ломоносову перелагать псалмы и в качестве образца намеревался прислать ему одну из парафраз Феофана (см.: Ломоносов, X, 462). Сам выбор 143‐го псалма для перевода мог быть подсказан литературным опытом Кантемира: в последних строках оды «Противу безбожных», как следует из авторского примечания, цитируются слова этого псалма «Коснися горам, и воздымятся» (Пс. 143:5; см.: Кантемир 1956, 204).