Придворная словесность: институт литературы и конструкции абсолютизма в России середины XVIII века - [64]
Аз, нижеимянованныи, обещаюсь и кленуся всемогущим богом пред святым его Евангелием <…> повереннои и положеннои на мне чин <…> надлежащим образом, по совести своеи, исправлять и для своеи корысти, свойства, дружбы, ни вражды противно должности своеи и присяги не поступать. <…> И таким образом себя весть и поступать, как доброму и верному Е. Ц. В. рабу и подданному благопристойно есть и надлежит, и как я, пред богом и судом его страшным, в том всегда ответ дать могу, как суще мне господь бог душевно и телесно да поможет (ЗА 1945, 483–484).
Надежда на бога, стоящая в заглавии Кантемировой оды и замыкающая ее последний стих, была важнейшим элементом петровского политического богословия. В 1724 г. Петр через Феофана переправил в Синод указ о сочинении «кратких поучений людем», «в которых бы наставъления, что есть прямой пут спасения, истолкован был, а особливо веру, надежду и любоф, (ибо <…> о середней и не слыхали, понеже всю надежду кладут на пение церковъное, пост и поклоны и протчее, тому подобное <…>) <…> а спасение делами своими получат <…>» (Там же, 143–144). Учение о «спасении делами» подробнее излагалось Феофаном в «Слове в день… святаго… Александра Невского», которому был предпослан евангельский вопрос: «Учителю благий, что сотворив, живот вечный наслежду?» (Лк. 10:25; 18:18). Точно в такой формулировке этот частый вопрос задает Иисусу «некий князь». Так и в оде Кантемира евангельские наставления о том, что следует «учинить, вышне наследство жадая», обращаются к князю Трубецкому (его титул фигурирует в авторских примечаниях).
Очерчивая нравственный долг своего адресата, Кантемир в первую очередь ссылается на «голос закона, / В сердцах природа что от век вложила / И бог во плоти подтвердил, внушая…». Хорошо известно, что петровская этика строилась на согласовании «естественных законов», выведенных светской политической философией, с библейскими заветами (см., напр.: Прокопович 1961, 81–83; Бугров, Киселев 2016, 57–120). По наблюдению Дж. Майелларо, в поэтическом корпусе Кантемира – как и вообще в словоупотреблении эпохи – религиозное понимание «закона» сближается с политическим (Maiellaro 2000, 23). В «Слове в день… святаго… Александра Невского» Феофан при помощи христианского вероучения, обещающего спасение души, обосновывал требования гражданской службы:
Аще же всякий чин от бога есть <…> то самое нам нужднейшее и богу приятное дело, его же чин требует, мой – мне, твой – тебе, и тако о прочиих. Царь ли еси, царствуй убо, наблюдая да в народе будет безпечалие, а во властех правосудие и како от неприятелей цело сохранити отечество. Сенатор ли еси, весь в том пребывай, како полезныя советы и суд не мздоприимный, не на лица зрящий, прямый же и правильный, произносити. <…> И се уже, слышателие, имеем довольный ответ ко всегдашнему многих у нас вопросу: как спастися? Уведали мы и от разума естественнаго, и от священнаго писания, <…> что творити имамы, аще хощем путем спасения шествовати и наследия живота вечнаго не лишитися. Се же то есть <…> сверх общих всему христианству добродетелей верно и тщательно творим всяк своего звания дело, яко дело, от бога нам врученное (Прокопович 1961, 98, 101).
Кантемиров совет: «Себе полезен и иным потщися / Учинить, вышне наследство жадая» – также принадлежит сложному политическому языку петровской эпохи. Библейская заповедь о любви к ближнему, перетолкованная в рационалистических категориях пользы, объединялась с прочими требованиями гражданского долга. Феофан пишет:
Аще бо и все, еже на пользу ближняго видим угодное, должни есмы хранити, но наипаче то, еже всякому по его чину, яко дело, от бога врученное, належит (Там же, 95).
Составная формула долга в строках Кантемира афористически суммирует пространные рассуждения Пуфендорфа о «разделении должностеи <…> по закону естественному»: «<…> оныя предлоги на три части делятся. Из которых первая научает: Како человек самым правым естественным разсуждением, должен бы был управлятися до Бога. Вторая до себе самаго: Третия до инных человеков». Рассматривая благочестие своего адресата как основу его гражданского существования, Кантемир следовал выкладкам Пуфендорфа:
<…> конечное основание должностеи до инных человеков от благочестия и страха Божия происходит, тако что содружен не был бы человек, аще не был обучен Богознания: и яко самое разсуждение в Богознании далее поступати не может, кроме того что надлежит и помоществует к получению тихомирнаго и содружнаго сего жития. Ибо Богопознание ко спасению душы приводит и от собственнаго Божия откровения происходит. Должности же человека до себе самаго от Богопознания и содружества совокупно происходят: И для того не все по своеи единаго воли человек, что до его самаго надлежит определять, может, частию яко есть почитатель угодныи Бога, частию же да бы полезныи и потребныи член содружества человеческаго мог быти (Пуфендорф 1726, 73–74).
