Приблудная Нюкжа - [6]

Но обе его пятидесятки, поочередно впихнутые кассиршей в проверочный агрегат, отклонений от нормы не обнаружили. Конечно, за исключением запаха, от которого морщилась кассирша. Но тут Спасов приготовился валить все на рыбу сайку и заранее приоткрыл хозяйственную сумку, чтобы сайка была видна публике.

Нюкжины деньги имели официальное хождение!

Домой Спасов возвращался, ликуя, щедро подавая всем встреченным по дороге нищим. А вечером он уже безо всякого удивления извлекал из жидкой среды очередные двести тысяч четырьмя банкнотами, покупательная способность которых уже не вызывала у него никаких сомнений.

III

Нет смысла повторяться, описывая происходящее изо дня в день, и притом по два раза: вылавливание купюр, их отмывка и подготовка подноса под новую выдачу.

На работу Спасов уже не ходил, не уволившись, правда, а взяв отпуск за свой счет, а его караульные обязанности и зарплату с удовольствием поделили меж собой трое сменщиц-вахтерш.

Над батареей под окном писатель натянул веревочку, и на прищепках там постоянно висели четыре купюры.

Однако отнюдь не всегда это были пятидесятки. И, помножая количество страниц повести на пятьдесят тысяч (ту первую десятку он посчитал оплатой титульного листа), производя вожделенные арифметические выкладки, Егор Спасов грешил самомнением.

На тридцать восьмой странице повести, где начиналась пятая глава «Вечеринки», произошел сбой: утром в подносе всплыли лишь две десятки и две пятерки — тридцать тысяч совокупно. Привыкший к щедрым Нюкжиным гонорарам, писатель опешил и обиделся, глянув на Нюкжу: как, мол, прикажешь это понимать?

Собака махала хвостом — сплошная любовь и преданность.

Когда вечерний поднос выдал три десятки и пятерку, Спасов заволновался. Может быть, изменился состав Нюкжиной мочи, химизм препарата? В чем дело? И очередная застилка принесла чепуховый гонорар. Егор Сергеевич кинулся перечитывать рукопись. И вынужден был признать, что эта глава, как и начало следующей, посвященные перипетиям многофазной интриги начальника секретного отдела против честняги и романтика капитана Хромушина, действительно написаны вяло и длинно. Тут же писатель приступил к спешной и суровой правке, перенеся затем исправленное и в машинописный текст. И когда подложенная на поднос и политая Нюкжей правка выдала Егору Сергеевичу максимальный гонорар, он понял, что все дело только в авторе. Что стоящие за Нюкжей Запредельные Силы в литературе разбираются квалифицированно и халтуры не терпят.

Должен сказать, что и двадцать девятая глава «Вечеринки с шашлыком» (двенадцать страниц, три подносные закладки) тоже оказалась провальной в денежном смысле. С такой оценкой главы Егор Сергеевич, положа руку на сердце, согласиться не мог. Эта глава (ночное свидание главного героя с вольнонаемной поварихой) казалась ему одной из лучших в повести. Может быть, Оценивающие Инстанции были смущены некоторыми эротическими моментами сцены свидания? Но — психологическая оправданность, но динамизм!

Спасов, заработавший к тому времени на повести около четырех «лимонов», мог позволить себе подобные препирательства с Запредельным и Непостижимым.

Могут спросить, не пытался ли Егор Сергеевич выйти за рамки апробированной повести и испытать неожиданно перепавшее ему чудо в отношении иных своих произведений? Или он лишь пассивно выстилал поднос листами «Вечеринки с шашлыком»?

Пытался. И не только в отношении своих вещей.

Во имя истины я не утаю того факта, что где-то на втором еще гонорарном миллионе он впал в азартное нетерпение. Лелея надежду на трехразовый полив, писатель закармливал собаку всевозможными вкусными вещами, с обязательным присутствием в миске первородной сайки, а также преследовал Нюкжу по всей квартире, пихая ей под нос миску с водой. Тщетно. Заметно растолстевшая псина на трехразовый полив не шла. Это было тем более обидно Спасову, что процесс образования денег происходил практически в момент залития бумаги. Нюкжа, готовая к производству, подходила к подносу, тыкалась в него розовым носом, садилась. На какой-то момент ее левое висящее ухо вставало торчком, параллельно правому, слышалось характерное журчание, ухо опадало, и можно было извлекать улов. Но — только дважды в день.

В результате предпринятых экспериментов (а в них, кроме жажды наживы, была и понятная писательская любознательность) Егор Сергеевич убедился в следующем. Выложенные на чудодейственный поднос листы его опубликованных произведений, даже весьма удачных, в типографском, машинописном и рукописном виде, равно как и эти листы, подсунутые среди текстов «Вечеринки», оплате не подлежали. Это было зряшной тратой полива. Такие листы лишь желтели, слегка меняя формат, а при высушивании рассыпались в прах.

Сколько-то времени Егор Сергеевич, не занимая основной производственной площадки, проэкспериментировал с этими подметными листами в ведре, куда скопидомно сливал остатки волшебной жидкости, пока окончательно и бесповоротно не убедился — бесполезно.

В пользу того, что, помимо жажды наживы, писателем двигала и любознательность, говорит тот факт, что Спасов, взяв направление у участкового терапевта, даже сдал Нюкжину мочу на анализ, разумеется, под своей фамилией. И что же? Полученный им на другой день стандартный бланк не обнаружил никаких различий с имевшимся у него собственным анализом ни по каким параметрам, включая белок, эпителий и непонятную относительную плотность. Верь после этого поликлиникам…