Приблудная Нюкжа - [8]

Ах, и не то главное, что доллары, а то главное было для Спасова (коли не кривил он душой в этот момент), что в неком заоблачном споре муз его Эвтерпа победила феофиловскую Клио!

И пошло-поехало. Переполненный чувством победы, Егор Сергеевич нисколько даже не обижался, когда изредка среди сотенных в подносе всплывала пятидесятка с Грантом и Капитолием, а иногда даже двадцатка с Джексоном и Белым домом. Но, конечно же, это не коснулось венка сонетов, оплаченного Запредельем по высшему тарифу.

Все шло замечательно, но тут с Нюкжей начало вдруг происходить непонятное. Сначала она перестала облаивать наружную дверь, а подходила к ней и принюхивалась, вытягивая шею, опасливо поджав хвост. А однажды она вдруг начала скрести дверь когтями, оглядываясь на Спасова.

— Ну что ж, пойдем, дорогая, если хочешь, подышим, — сказал удивленный писатель, — и в самом деле, давненько ты на улице не была.

Он прицепил к Нюкжиному ошейнику поводок, вот уже четыре месяца зря провисевший на вешалке, надел новый, на меху, кожан — недавнюю роскошную обнову, и вывел собаку, так и рвущуюся из квартиры.

К великому его изумлению, едва они вышли из парадной, прямо на поводке Нюкжа вдруг замерла в давно забытой позиции и оставила на дворовом асфальте нечто, совершенно для себя не типичное. После этого, точно стыдясь содеянного, она потащила Егора Спасова со двора и все тащила и тащила его, ничего не понимающего, еле за ней поспевающего, тащила, упираясь изо всех сил, как бурлак в бечеве, сворачивая куда-то, норовя наугад форсировать улицы. Еле Спасову удалось вырулить с ней к Таврическому саду. Уф!

Едва оказавшись за оградой сада, Нюкжа враз успокоилась и уселась у ног хозяина. Спасов обмотал поводок вокруг ее ошейника, потрепал собачий загривок: давай, домоседка, порезвись, познакомься с собратьями, смотри, сколько их тут!

Но резвиться Нюкжа не захотела, следуя по пятам за Егором Сергеевичем, а, когда к ней подбегали веселые запыхавшиеся собаки, она пятилась от них, жалась к ногам Спасова. Так они и бродили по аллеям сада среди разливанных морей растаявшего снега.

И вдруг Нюкжа исчезла. Вот только что была рядом, возле того кафетерия еще была («Не пожевать ли нам с тобой?» — спросил он ее), только что, буквально минуту назад была и — как сквозь землю.

Спасов спешно обошел круглый павильон кафетерия — нету. Через глубокую лужу, в башмаки набрав, выскочил на холмик, с которого сквозь голые деревья просматривалась вся ближняя округа — нету! Мистика… Эрдель с овчаркой возятся, как и возились. Дог за палкой носится, хозяйка ему палку швыряет, как и швыряла, толстая болонка на месте, а Нюкжи нет!

На детской площадке нет, на площадке аттракционов, куда сбегал по лужам, — нет, и внутри кафетерия, и внутри туалета — нет, и не видел никто из опрошенных отдельно взятой Нюкжи, с ним, со Спасовым, видели, а без него — нет!

— Нюкжа! Нюкжа! Нюкжа!..

До самой темноты рыскал по саду Егор Сергеевич, зовя пропавшую Нюкжу, будучи уже в горькой уверенности, что в пределах Таврического ее давно нет.

Но где же она, куда ее занесло, и что будет теперь с ней, сугубо домашней, совершенно не приспособленной к улице, да добро бы еще взрослой собаке, а то ведь щенку!

На другой день Спасов, отпечатавший и расклеивший объявления, съездил на пункт, где содержались пойманные потерявшиеся собаки (есть такая благородная организация, не пугать с отловом для уничтожения), и тоже безрезультатно. Оставил там свой телефон — и глухо. Единственный звонок по его объявлениям был на третий день поисков, когда ему предложили взамен пропажи и без вознаграждения полуторагодовалого пуделя, без родословной, но хороших внеплановых кровей.

Не нужен был ему пудель! И никакая другая собака была ему не нужна. Ему нужна была Нюкжа, пусть даже и лишенная теперь тех волшебных способностей, о которых шла речь в этом рассказе. И во снах тех грустных дней видел он свою собаку отнюдь не сидящей на денежном подносе в забогатевшей его квартире, а замерзшей и несчастной, высовывающейся из-под скамьи с сырой картофелиной в зубах.

Со временем боль утраты притупилась. Анализируя подробности пропажи, Егор Сергеевич пришел к мысли, что не зря же Нюкжа так неожиданно стала рваться из дому, что неспроста так тащила его на поводке в сторону именно Таврического сада, к месту своей мгновенной и необъяснимой пропажи. Исчезновение Нюкжи, понял он, было столь же мистическим, как и ее появление на платформе, как и вся деятельность ее в писательской квартире. И если она в своих скитаниях опять окажется у кого-то пишущего… Впрочем, этому Спасов почему-то не верил.

Сам же он, в финансовом смысле, был вознесен сверх всяких упований: около шеста «лимонов» деревянными и почти двенадцать тысяч долларов. Было бы ровно двенадцать, если бы Нюкжа успела полить оставшиеся три стихотворные страницы.

Кстати, именно эти три неполитых стихотворения остались не только на бумаге, но и в памяти автора. Вся остальная, оплаченная Непознаваемым лирика периода его вдохновенного труда, в том числе и венок сонетов, забылась. В памяти Спасова всплывали отдельные рифмы, метафоры, смутно вспоминался ритм стихотворений, общая мысль. Но Егор Сергеевич знал, что эти стихи уже незримо присутствуют в Мироздании и нужно лишь снова извлечь их и положить на бумагу. Только и всего.