При вечернем и утреннем свете - [25]
Шрифт
Интервал
На улице у кромки домов
И у кромки воды на реке.
Мы сносили грибы в холодную комнату,
И любовались, и чистили, и отделяли шляпки от ножек,
И хозяйка ледяным голосом напоминала,
Что сдавала нам койки,
Но вовсе не право
Варить, сушить или, упаси боже, жарить
Грибы.
Однажды на Гауе
Я отвернул камень
И увидел, что он облеплен планариями.
Обилие планарий — вот что меня поразило,
Такого не было даже на Балатоне,
Где их отнюдь не мало.
Говорят, глупые планарии умнеют,
Если их накормить умными планариями.
Мы кормились в столовой хлебным супом,
Это сносно для желудка,
Но вряд ли хорошо для ума.
Я набрал планарий в банку
И привез их в Москву аспирантке Ирине.
— Какой это вид? — спросила Ирина.
— Не знаю,— ответил я.
2
Гадали: что выпадет нам впереди?
Нам выпала осень.
В тот год из нее выпадали дожди,
Как зубы из десен.
Дожди одолели, и все-таки год
Не выпал из ряда,—
Конечно, не в смысле дождливых погод,
Но в смысле наряда.
В ту осень наряд отсыревших осин
Пылал неуклонно,
И клен только к вечеру пламя гасил
Водой небосклона.
Я так и не понял: гасил по нужде
Иль просто со скуки?
Была ли нужда, чтобы гасли в дожде
И краски и звуки?
Была ли нужда, чтобы ветер листву
Крутил каруселью?
Какому он этим платил божеству,
Какому веселью?
И все-таки осень свой срок прожила,
Хоть стыла во мраке,
Где ей не хватало в тот год для тепла
Детей и собаки.
Глушила дождями и краску и звук
И душу томила.
(Уедем!..) И все выпадало из рук
И было немило.
1973
«Верил я в свою фортуну…»
Верил я в свою фортуну,
Начиная новый день.
Выплывать назло тайфуну
Вечно было мне не лень.
Был я легким и проворным
На вселенском сквозняке,
Потому что плыл по волнам
Я с соломинкой в руке.
Столько силы придавала
Мне соломинка моя,
Что я плыл куда попало,
Хоть бы в дикие края.
И, бывало, забедую,
Запускаю пузыри,
А в соломинку подую —
И я вот он, посмотри.
Не прелестница подружка
И не умница жена,
Мне другое в жизни нужно
Мне соломинка нужна.
Только с ней на этом свете
Все сбывалось и сбылось.
Видно, дело просто в цвете
Тех соломенных волос.
1980
Аиои
В японском странном языке
Есть слово, хрупкое до боли:
Аиои.
В нем сухо спит рука в руке,
В нем смерть уже невдалеке,
И нежность в нем — не оттого ли?
А в странном русском языке
Есть выражение: пуд соли.
И двое съели соли пуд,
И одолели долгий путь,
И все свои сыграли роли.
А если двое — я и ты,
Так это вдвое теплоты.
Переругаемся — и в путь
И без согласных как-нибудь
Свой пуд беззубо дожуем,
Глядишь, вдвоем и доживем:
Аиои!
Аиньки-оиньки!
1979
«Избегаю новых дел…»
Избегаю новых дел —
Извинить прошу покорно:
У меня большой задел,
Так что старых дел по горло.
Новых дружб не завожу —
Мне б со старыми друзьями
Чаще видеться! Сижу
В долговой я, братцы, яме.
На любовь еще одну
Тоже я не претендую,
Обниму свою жену -
С ней живу и в ус не дую.
Умолчу насчет страстей,
Уподобленных пожару,
Но опять рожать детей —
Поздно все-таки, пожалуй,
Допиши свою строку,
Долюби, что сердцу мило,
Доскачи на всем скаку,
А уж после и на мыло.
1975
«Ударю в чурку звонкую…»
Ударю в чурку звонкую —
Отскочат три лучины.
Сложу дрова избенкою —
Прискачут три дивчины:
Одна — жена красивая,
Другая — псина сивая,
А младшенькая — Анна,
Как май, благоуханна.
Пока в небесной кузнице
Куют грома и бурю,
Погрейтесь, девки-узницы,
А я побалагурю.
Садись, царица верная,
Ложись, дворянка нервная,
Залазь, моя царевна,
К папане на колено.
Швырну щепоть заварочки,
Подбавлю кипяточка.
Сомлеют три товарочки,
Не сделавши глоточка.
Вздохнет моя законная,
Зевнет сучонка сонная,
А младшенькой, Анюте,
Угнездиться б в уюте.
Поправлю в трех берложицах
Три байковых тряпицы.
Три сна, едва уложатся,
Увидят три девицы.
Одна — любовь запретную,
Другая — кость заветную,
А младшенькой, Анятке,
Пригрезятся щенятки.
1978
Осенины
А когда хлеба созрели,
Когда яблони родили,
Мы застольем проводили
Все, что встретили в апреле.
Где межа зимы и лета,
Там печальницы осины
От души плеснули цвета —
Осенины, осенины.
А вторые осенины
Бабьим летом улыбнулись,
Носом в зеркальце уткнулись
И ресницы подсинили.
И, опомнившись, мужчины
Теплых женщин обнимали,
Их смущению внимали —
Осенины, осенины.
А на третьи осенины
Осенили мысли роем:
Не дадим любовь в обиду,
Под снегами не зароем!
И услышав крик совиный
В темной чаще, в самой гуще,
Мы огонь раздули пуще…
Осенины, осенины.
1976
Из отеческих наказов
Жениться, сын, женись,
Коль время подоспело,
Но только не ленись,
Ищи жену умело.
Старайся освежить
Подвянувшие гены,
Чтоб жить нам не тужить
Под флагом гигиены.
Татарка — вот огонь,
Не гены, а подарок!
Татарку пальцем тронь —
Останется огарок.
Голубит допьяна!
Воспряло б наше древо!
Обидно, что она
Не прочь гульнуть налево.
Бери жену позлей —
Полячку, для примера:
На нас, на кобелей,
Нужна крутая мера.
Красива и статна,
Не девка — королева!
Обидно, что она
Не прочь гульнуть налево.
Еврейка — вот душа,
Притом в уютном теле!
На кухне хороша
И ласкова в постели.
Роскошная жена —
Пленительная Ева.
Обидно, что она
Не прочь гульнуть налево.
Не знаю, как и быть.
А может, по старинке
Невесту раздобыть
В архангельской глубинке?
Вот счастье! — царство льна,
Стеснительная дева…
Обидно, что она
Не прочь гульнуть налево.
А впрочем, сын, пора
Оставить эту ноту:
Ведь глупо ждать добра
От брака по расчету.
Когда самой судьбой
Предъявится невеста,