При вечернем и утреннем свете - [26]
Шрифт
Интервал
Тогда само собой
Нам станет все известно.
1978
«В Брянской области пески…»
В Брянской области пески —
Это просто дар природы,
Так сыпучи, так легки!
Там стекольные заводы
С незапамятных времен
Понатыканы по дебрям.
На песочке мы вздремнем,
А комарика потерпим.
Вспомним, коли станет сил,
Про житье свое в Бытоши,
Там июль баклуши бил
Да и мы с тобою тоже.
Это после началось —
Самолеты, свистопляска,
В Брянской области жилось
Без амбиций и без лязга.
Оттого-то и беда,
Что того песочку нету.
Может, сызнова туда
Завернем поближе к лету?
Вдруг да снова впереди
Глянет в стеклышко везуха!
В Брянской области дожди
Убегут в песок — и сухо.
1981
Люби меня
Люби меня, целуй меня в тоске
За то, что мир висит на волоске,
За то, что мир, тобою населенный,
Так сладостен и так необъясним,
Что каждый раз робею перед ним,
Как в первый раз теряется влюбленный.
Люблю тебя — и чушь твою и суть,
Шепчу тебе одно и то же: будь!
О, будь со мной, мне ничего не надо,—
Не мне ль удача выпала во всем?
Люби меня, и мы себя спасем,
Не уводи блуждающего взгляда!
Сезон удачи кончится скорей,
Чем грянет залп, пугая сизарей,
И в шуме крыльев брызнет кровь на стену.
За то, что жизнь висит на волоске,
Прижмись ко мне, расслышь меня в тоске,
Не дай беде прийти любви на смену!
1980
Где ветры
А. Кушнеру
Москва нарезает ломтями
Остатки своих пустырей,
Чтоб дать кому надо по яме
И в ней прописать поскорей.
Кладбищенской службы машины
Бегут по шоссе с ветерком
Туда, где скупые аршины
Отвел москвичу исполком.
Потом на железной каталке
Он катит в свой дальний конец,
А вслед на другом катафалке
Другой поспешает мертвец.
Ни благости нету, ни боли,
Одна круговерть-суета,
Пустое, бездушное поле…
Ну вот и деляночка та.
Последний рубеж распорядка,
Замри над окопчиком, гроб.
Да нет, не окопчик, а грядка —
Какой-нибудь сеять укроп.
«Прощайтесь!»
Простились как надо,
И трудное дело с концом.
Теснит уж другая команда —
Заняться своим мертвецом.
Как тягостен путь этот длинный
Обратно!
Как плац этот гол!
Но глянь, над подсохшею глиной
Воздвигнут всамделишный стол.
На столике, чистом от пыли,
И хлеб, и лучок молодой,
И видно, что тут не забыли
Делиться с ушедшим едой.
Не знаю, языческий, что ли,
Иль нынешний это обряд?
Поставлен покойнику столик.
Стоят эти столики в ряд.
Должно быть, ночною порою
Выходят жильцы посидеть,
И всяк над своею дырою
Нехитрую трогает снедь.
Бок о бок, не так, как иные,
Кто мрамором тяжким укрыт,
Сидят они здесь, неблатные,
Кто в общем порядке зарыт.
Они рассуждают резонно,
Что благость прольется и тут:
Здесь будет зеленая зона,
Когда деревца подрастут.
И в эти резоны вникая,
Обидой себя не трави.
Была теснота, и какая,
А прожили век по любви.
Нас тоже со временем спишут,
И близится время к концу.
Кто знает,— даст бог, и пропишут
На этом же самом плацу.
На наши законные метры,
К таким же, как мы, москвичам,
Где ветры гуляют, где ветры
Так пахнут Москвой по ночам.
1980
Самолетик
Целовались в землянике,
Пахла хвоя, плыли блики
По лицу и по плечам;
Целовались по ночам
На колючем сеновале
Где-то около стропил;
Просыпались рано-рано,
Рядом ласточки сновали,
Беглый ливень из тумана
Крышу ветхую кропил;
Над Окой цветы цвели,
Сладко зонтики гудели,
Целовались — не глядели,
Это что там за шмели;
Обнимались над водой
И лежали близко-близко,
А по небу низко-низко —
Самолетик молодой…
1975
Письмо
Забудусь райским сном
Средь ангельских полей
Над ангельским письмом
Возлюбленной моей.
В том ангельском письме,
В тот давний Новый год
Меня в своей тюрьме
Возлюбленная ждет.
О, как бы я хотел
Ворваться в дом пустой,
Я вихрем бы взлетел
По лестнице крутой —
Припасть к твоим ногам,
Мой ангел во плоти:
Прости меня, прости!
Прости меня, прости!
Попросим у небес —
Нам прошлое вернут.
Ах, времени в обрез,
Осталось пять минут.
Нальем с тобой вина,
Включим с тобой Москву,
И будет все не так,
Как было наяву.
1980
5249
Я свой прачечный номер ни к кому не ревную,
Мне женою «Снежинка», а любовницей «Чайка»,
Приношу от крикливой свою ношу земную,
И носки на веревке — моих ласточек стайка.
Мои щеки в морщинах, как обшлаг из-под пресса,
Хомуты жестяные мою шею дубили,
Мне химчистка принцесса и столовка принцесса,
И биточки с гарниром меня не убили.
И когда, относившись, обмыт и оплакан,
Я расстанусь навек с этой ношей земною,
На крахмальной сорочке, под хладным атлантом,
Мой пять два сорок девять ляжет в землю со мною.
1981
«Уймем избыток боли…»
Уймем избыток боли
Остатком доброй воли,
Забудем все упреки,
Поступим в первый класс,
Где нам дадут уроки
Те двое погорельцев,
Что жили здесь до нас.
Любовная наука —
Немыслимая мука
Для мыслящих голов.
Уймем избыток мыслей
Остатком добрых слов.
Ведь кое-что осталось
От старых постояльцев
Из утвари и снеди
И прочего старья —
Остаток мелкой меди,
Избыток бытия.
Остались ты и я.
1983
Репино
Э. Дубровскому
Проснусь — на фрамуге синица.
Но чьи там тяжелые вздохи?
Спускайся! На блюдце — водица,
А подле вчерашние крохи.
Я знаю, у вас голодуха.
Ободри подружек, присвистни!
Так ветрено в мире и глухо,
И ветки под снегом провисли.
Проснусь — и возврату спирали
Порадуюсь, словно свирели.
Ах, как бы витки ни сгорали,
А все-таки все не сгорели!
И снова влетает синица,
И снова над Финским заливом
Светает, и снова страница
Светлеет в бессилье счастливом.
Но кто там так тягостно медлит?