Глаза у Аленки стали по ложке. Она ничего не могла сказать.
Да и я опешил. Все это произошло быстро, как в цирке. Медвежонок поднялся на задние лапы и стал заглядывать Сороке в лицо. Он просил что-то, но у того ничего не было.
— Не веришь? — сказал Сорока. — Обыщи.
Медвежонок засунул лапу сначала в один карман, потом в другой. Недовольно фыркнул и заковылял к нам. Он был не так уж мал. Аленка схватила меня за руку.
— У меня… ничего нет, — запинаясь, сказала она.
Зато у меня лежал в кармане затасканный кусок сахару. Я его давно собирался съесть, да все забывал. Я бросил Кеше сахар. Он взял его и, довольный, удалился в лес.
Мы услышали всплеск и приглушенные голоса. Сорока осторожно подошел к обрыву, лег на живот и, раздвинув траву, стал смотреть вниз.
— Гриб? — шепотом спросил Коля.
— Выкупаю я их, — сказал Сорока и, вскочив на ноги, стал стаскивать с себя штаны и рубашку. Оставшись в одних плавках, что-то негромко сказал Коле. Тот пулей помчался в глубь острова. Ошарашенные увиденным, мы стояли проглотив языки. Сорока, как говорится, сразил нас наповал. Что это за всплески, я догадался: Гарик и Федя тайком отправились вслед за нами к острову. Хотели подглядеть, куда мы причалим. Но, наверное, не успели, и вот теперь шныряют по камышам на своей резинке.
Коля принес брезентовый мешок, точно такой же, как у него. Достал оттуда маску и ласты. Схватив все это, Сорока полез в колодец. Теперь мне стало ясно, кто уволакивал мою лодку, когда она приближалась к острову. Сейчас такая же штука произойдет и с моими дружками. Нужно было их как-то предупредить.
Видя, что Коля свесил голову вниз и наблюдает за лодкой, я тоже подполз к нему. За мной Аленка. Гарик и Федя плыли вдоль самого берега и тыкали веслами в осоку, по-видимому надеясь таким образом обнаружить вход на остров, Когда они проплывали под нами, я ковырнул пальцем землю, и на них посыпался песок.
— Заработаешь, — прошипел в ухо Коля.
Комочки земли защелкали по огромной Фединой кепке. Он задрал вверх голову, но нас, конечно, не заметил.
А Гарик продолжал тыкать веслом в берег.
— Дураки, — прошептала Аленка.
Вдруг лодка закрутилась на месте и пошла в сторону от острова. Гарик беспорядочно замахал короткими, напоминающими теннисные ракетки веслами, пытаясь остановить ее, но не тут-то было. Резиновая лодка быстро уходила к противоположному берегу. Мне смешно было смотреть на озадаченные лица приятелей. Они, кажется, не понимали, в чем дело. Я вспомнил, как не так давно и меня тащило к берегу, но Гарик тогда не поверил, а теперь сам очутился в моем положении. Дело, оказывается, не в течении: это Сорока, спрятавшись под водой, тащит ее куда хочет. Вон у борта торчит кончик дыхательной трубки.
Посередине озера лодка легла на борт и опрокинулась. Гарик и Федя забарахтались в воде. Они что-то кричали, но я не расслышал. Я внимательно смотрел на воду и наконец снова увидел кусочек зеленой трубки, через которую дышал Сорока. Трубка то исчезала под водой, то снова появлялась, каждый раз все ближе к острову.
Скоро он стоял перед нами. Капли блестели на его загорелой коже. От маски на лбу осталась красная полоска. Сорока отдал ласты и маску Коле, а сам повернулся к нам.
— Купаются, — сказал он.
— Чего они испугались? — спросила Аленка. Она так и не поняла, что произошло.
— Тут щука одна есть, — сказал Коля. — Бревно. Ее все боятся. Один раз нашего пацана за пятку схватила, еле вырвался. А сколько утей сожрала! У нее на спине мох вырос. Она еще до революции жила тут. Пудов на пять, верно, Сорока?
— Не взвешивал, — ответил Президент.
— Зачем ты их? — спросил я, кивнув на тот берег.
— Крадутся, как воры…
— Нечего им у нашего острова делать, — сразу посерьезнев, сказал Коля.
— Федьке Грибу лодку не отдам, — сказал Президент. — Это не рыбак.
— Истребитель мальков, — добавил Коля. — Штук с тыщу кверху животами плавало.
— Этот Гарик, откуда он? — спросил Сорока.
— Москвич.
— Сошлись с Федькой… Свой свояка видит издалека.
— Он машину водит, — сказал я. — А каких щук ловит!
— Я видела, — подтвердила Аленка.
— Гарик… По-русски Егор, что ли?
— Георгий, — сказала Аленка.
На тропинке показался Васька и с ним еще трое. Все в трусах. Васька налегке шагал впереди, а те трое тащили на плечах длинную доску. Двое по краям, один посередине. Они прошествовали мимо нас. Васька мельком взглянул на меня и отвернулся. Сделал вид, что не узнал. Нос у него облез, стал острый и красный как морковка.
Эта доска была предназначена для трамплина. Нырять будут. Высота подходящая, метра три. Первым ступил на доску Васька. Покачался, потрогал свой красный нос, но нырять все еще не решался. Мальчишки что-то советовали ему, он охотно их слушал. Слушать лучше, чем прыгать с такой высоты.
— О чем задумался, детина? — насмешливо спросил Сорока.
— А если пузом приложусь? — Васька хлопнул себя по ляжкам, еще раз качнулся, вздохнул и шарахнул вниз головой. Раздался громкий всплеск. Я не видел, как вошел в воду Васька, но и по звуку догадался, что он действительно приложился животом.
Скоро из колодца показалась Васькина мокрая голова. А потом и весь Васька. Левый бок у него покраснел. Я думал, что больше он нырять не будет. Но Васька сразу пошел к доске. Мальчишки снова стали давать советы, но Васька отмахивался.
