— Поплывем на вашей лодке, — сказал Коля.
Мы с Аленкой не возражали. Я предложил и Гарика захватить, но Коля сказал, что не надо. Обычно разговорчивый, он сегодня помалкивал. На меня старался не смотреть. Упал я в Колиных глазах. И все из-за Федькиной бомбы. Еще раньше, чем появился Коля, к Гарику пожаловал Гриб. Они растянулись на траве, рядом с машиной, и о чем-то толковали. Когда я подошел, они замолчали.
— Твое барахло вернули? — спросил Гарик.
— И банку с червями, — сказал я.
— Мне тоже все принесли.
— А мне ни шиша, — ввернул Федя.
Я сказал им, что меня пригласили на остров. С Сорокой буду беседовать. Вот только зачем я ему понадобился — ума не приложу.
Гарик с Федей переглянулись.
— Тебя не тронут, — заметил Гриб.
— Запомни, где у них вход, — сказал Гарик.
— Ладно, — пообещал я.
— Про бомбу не ляпни, — предупредил Федя.
У них было что-то на уме, я видел по глазам, но допытываться не стал. Не хотят говорить — не надо.
Втроем — я, Аленка и Коля — мы подплыли к острову.
— Кто в лесу книжки читает? — стал разговаривать с Аленкой Коля. На меня он по-прежнему не смотрел. — Книжки и в городе можно читать, а тут природа. Я бы на твоем месте весь день ходил по лесу. Сколько тут земляники! Где еще такой бор найдешь? А озеро? Когда сюда из города приезжают, так им не до книжек. Тут знаменитый артист с месяц жил. Фамилию забыл… Его часто по радио передают. Он стихи читает, а здесь все время пел. Умываться идет — поет. В лес идет — поет.
Громко так. На охоту идет — поет. Он ни разу никого не застрелил. А все одно был веселый. Сумка пустая, а поет. Эти… серенады из разных опер… «О дайте, дайте мне свободу…» Как же его фамилия? Трудная какая-то. Уехал, когда дожди зарядили. У нас, бывает, как зарядит, так на неделю. Вот начнутся дожди — и читай…
— Мне здесь нравится, — сказала Аленка.
— Хочешь, покажу тебе одну полянку? Красным-красно от земляники.
— Покажи, — сказала Аленка.
Я молчал. Взглянув на берег, я увидел, как Гарик и Федя поспешно усаживаются в резиновую лодку. Куда это они собрались?
Вот и остров. Тихий стоит, ни одно дерево не шелохнется. У самого берега на осоку налипли комки пены.
Куда же мы пристанем? Мне не терпелось увидеть таинственный вход. Это, должно быть, настоящий грот. Ведь туда заходит даже моторка. Когда нос нашей лодки коснулся камышей, Коля опустил весла и посмотрел на нас.
— Сейчас ты скажешь: «Сезам отворись!» — и мы очутимся на острове, — сказала Аленка. Но Коля сказал совсем другое:
— Завяжите глаза.
И протянул нам два лоскута. Мы с Аленкой переглянулись.
— Это обязательно? — спросил я.
Коля кивнул.
— И мне? — спросила Аленка.
— Всем, — ответил Коля.
— Я зажмурю глаза.
— Будем сидеть в лодке, — сказал Коля. — Я подожду.
Делать было нечего, пришлось завязывать глаза.
Я, правда, попытался щелку оставить, но Коля поправил повязку, и я больше ничего не видел. Сразу вспомнилась сказка «Али-баба и сорок разбойников». Там тоже всем завязывали глаза. И в романах, которые читает Аленка, путешественникам разбойники набрасывали на глаза черные повязки. А потом все равно убивали их. Придется и нам потерпеть.
Я слышал, как за лодку цеплялись водоросли и камыши, как негромко всплескивает весло.
— Нагнитесь, — сказал Коля.
Мы с Аленкой разом нагнулись и стукнулись головами. Запахло колодезной сыростью. Если раньше сквозь повязку слабо ощущался солнечный свет, то сейчас — сплошная темнота.
— Снимите, — громко сказал кто-то. Голос прозвучал, как в бочке. Сдернув повязку, я сначала ничего не увидел. Темно, как ночью, потом сверху просочился неяркий свет. Над нами было небо. Оно врезалось в отчетливый четырехугольник. Мы сидели в колодце, широком внизу и сужающемся кверху. Коля привязал лодку и первым полез вверх по скобам, вбитым в сруб. Не дожидаясь приглашения, полез и я. Колодец был не очень глубокий, и скоро Колины ноги перестали мельтешить над моей головой. Я выбрался из колодца. Вслед за мной показалась Аленка. Нос у нее был испачкан в земле. В волосах мокрая трава. Аленка улыбалась.
— Ура! Я на таинственном острове, — сказала она. — А где капитан Немо?
Сорока стоял к нам спиной и о чем-то негромко говорил с Колей.
Я оглянулся. Высоченные ели и сосны придвинулись к самому берегу. Это их корни торчат над водой. В глубь острова вела тропинка. Кругом валялись еловые шишки. Вокруг бревенчатого сруба буйно разрослась трава. На колодезной крышке — крепкий засов. Закроют крышку — и никто на остров не попадет.
Из-за куста выпрыгнул пушистый зверек и бесстрашно посмотрел на меня.
— Заяц, — прошептал я.
— Два зайца, — сказала Аленка, глядя совсем в другую сторону. Я удивился и перевел взгляд туда, куда смотрела она. В траве сидели еще два серых зайца и, не обращая на нас внимания, щипали траву. Сорока, увидев наши изумленные лица, сказал:
— Кролики.
— А медведей у вас нет? — спросила Аленка.
— Есть, — невозмутимо ответил Сорока и, повернувшись к лесу, крикнул: — Кеша!
И тут случилось удивительное: ветви на высоченной сосне, стоявшей всего в десяти шагах от нас, зашевелились, посыпались мелкие сучки, и по стволу довольно быстро спустился бурый медвежонок. Потер растопыренной лапой нос, чихнул и не спеша поковылял к Сороке.
