Преврати меня - [12]

Отец надолго задумался.

— Они забудут, — наконец сказал он. — Твой класс забудет.

Брат покачал головой.

— Меня знает вся школа, — возразил он. — Вчера придурок из восьмого класса упал мне под ноги и стал дергаться.

— Если они не забудут, — продолжал папа, — ты можешь начать ездить в школу в Майский. Но только не в школу для детей-инвалидов. Ты нормальный человек и должен в это верить.

— Нет, — ответил Саня. — Я хочу друзей-эпилептиков.

Папа тяжело вздохнул.

— Я думаю, — сказал он, — что ты встречаешь эпилептиков чаще, чем тебе кажется. Они могут даже учиться с тобой в одном классе. Просто пока они не упадут, про них никто не знает.

— Но я упал, — напомнил Саня. — И могу упасть снова. В другой школе.

— Эпилепсия лечится, — ответил отец. — Ты пьешь топамакс. Вот увидишь, приступов больше не будет.

— Тогда я хочу в школу в Майском, — решил брат.

— Ты будешь вставать на час раньше и уставать в два раза сильнее, — предупредил папа. — Я бы на твоем месте дал им два года, чтобы все забыть. Этого хватит.

— Два месяца, — странным голосом ответил брат. — Я больше не выдержу. Если через два месяца я войду в столовую и мне опять напомнят, что я припадочный, я не останусь в этой школе.

Папа умел торговаться.

— Чтобы тебя перевели, ты должен закончить класс, в котором учишься, — сказал он. — Так что в любом случае терпи до лета.

* * *

Но до лета терпеть не пришлось. В начале ноября выпал снег. Настоящий снег настоящего мира. Подморозило. Мальчишки раскатывали на дорожках скользкие ледовые полосы. По пятницам у Сани было на два урока меньше, чем у меня, и он возвращался домой один. На пути от школы кто-то толкнул его в спину. Брат поскользнулся и ударился головой о бетонную оградку школьного двора. Он запомнил, что ему кричали: «Поваляйся, припадочный!»

А потом припадок действительно начался.

Я помню то пустое и страшное чувство, которое охватило меня, когда я сняла с дверного звонка мамину записку: «Мы уехали в больницу Майского. Ключ где обычно. Обед на плите».

Рот наполнился слюной. Я подумала, что меня стошнит, и перевесилась через перильца крыльца. Стояла так, вцепившись рукой в оледенелые стропила, слушала, как стучит сердце.

…У Сани опять был приступ…

…Потому что таблетки не помогают…

…Топамакс не помогает, как и депакин…

…Потому что у него не эпилепсия…

…Его не вылечат, и он…

…Замерзнет в снежной мгле…

…Замерзнет, вечно падая сквозь проломившуюся корочку льда…

…Падая туда, где нет света…

Я пришла в себя от оглушительного холода, вдруг обнаружила, что в одной блузке сижу на ступеньках, в голове стучит кровь, а штаны промокли от талого снега. Куртка, шарф и шапка лежали рядом со мной. Я не стала их одевать, вытащила ключ из щели под второй ступенькой и вошла в дом. Через час я смогла связно соображать и забрала вещи с крыльца. Они были задубевшие.

В одиннадцать вечера мне позвонил отец.

— Лиза, ложись спать, — сказал он. — Мы нескоро приедем.

— Как Саня? — спросила я.

— Нормально, — ответил папа. — Он упал, ударился головой. Но теперь все в порядке.

Что-то не так было в его голосе. Что-то было совсем не в порядке.

— Папа?

— Да, Пушистик.

Папа, ты опять назвал меня этим именем из детства. Первый раз с тех пор, как развалилась твоя фирма. Саня умрет, да?

Я услышала, что задаю другой вопрос.

— Он останется в больнице?

— Да, — ответил отец. — Они хотят сделать еще одно обследование.

— Понятно, — согласилась я.

— Тебе есть чем поужинать? — побеспокоился он.

Он не заметил, что назвал меня «Пушистик». Он не знает, что я знаю, не знает, что уже сказал мне все.

— Я уже поела, — соврала я.

Брат, Саня, мне так жаль.

— Ложись спать, — повторил папа, — тебе завтра в школу.

Бедный папа, как же тебе больно.

— Хорошо, — сказала я.

Он положил трубку, а я разрыдалась. Бродила по дому и выла. Брала в руки какие-то вещи и ставила их в другие места. Я перебрала мамину коллекцию игрушечных крокодилов и Санины модели вертолетов, переставила чашки, горшки с цветами, всякие сувенирчики. Потом упала в кровать. Слезы кончились. Их сменили бредовые сны.

* * *

Я помню, как мы завтракали следующим утром. Пустой четвертый стул. Все старались на него не смотреть. Все были как бы спокойны.

— Ты сможешь отпроситься с последнего урока? — спросила у меня мама.

— Да, — удивленно ответила я. — Но лучше, если будет записка.

— Я напишу, — вызвался папа.

Он, как всегда, доел первым и выскользнул из-за стола. Мой взгляд метнулся от мамы к нему, потом обратно.

— Как вернешься, — сказала мама, — поедем к Сане.

— Ему совсем плохо? — спросила я.

— Нет, нет, — ответила мама. — Просто ему вечером делают биопсию. Надо с ним посидеть.

— Что такое биопсия?

— Они возьмут часть его клеток на анализ, — объяснила мама. — Как кровь берут на анализ, так же и здесь.

— Я не ездила к нему, когда у него брали кровь, — парировала я.

— Ты не хочешь его видеть? — притворно удивилась мама.

Я не смогла ответить, бросила ложку и заплакала.

— Жалкий спектакль, чтобы сделать вид, что все в порядке, — ответила я ей. — Вы устраиваете жалкий спектакль. А я боюсь.

— Вчера… — сказала мама и тоже заплакала, — ты несправедлива, мы делаем все, что можем… мы… вчера…