Пресыщение - [9]

– Все, я больше не могу.

– О чем это ты, дорогая? – спросил тот, не подозревая, что через каких-нибудь двадцать пять лет станет обычным делом, когда после подобных слов многие мужья окажутся с бумагами о разводе в руках, без жилья, лишенные половины дохода и пенсии, с перспективой видеть детей раз в месяц по субботам, выслушивая от них упреки, как же отец им надоел.

– Я должна что-то предпринять, – решительно сказала миссис Гаджет.

– Очень хорошо, – сказал Фил, вылавливая из тарелки ускользавший кусочек трески под соусом морне.

– Я собираюсь позвонить им, – сообщила жена и в сердцах бросила салфетку на стол.

Она направилась к телефону и сосредоточенно набрала номер. На том конце провода долго звучали длинные гудки, пока наконец кто-то не поднял трубку.

– Алло, – ответил сонный голос Сильвии де Бофор, женщины, поразительно быстро утратившей элегантность и вкус к жизни, в чьем представлении потягивать поздний коктейль в шезлонге под включенную на полную мощность музыку классических опер – это лучший вид отдыха.

– Здравствуйте, – сказала мама Уильяма уверенным тоном. – Это миссис Филип Гаджет.

– Chérie,[13] Амброз вышел, он убирает мусор в саду. Вам придется позвонить позже.

Хотя поместье Чиверли давно стало открытым парком, Амброз де Бофор, предполагаемый отец Мин, маниакально старался держать свою территорию в чистоте, убирая всякий мусор, неизбежно оставляемый посетителями. О нем говорили, что он преследовал гулявших в парке, выжидая, пока те не выронят клочок бумаги, чтобы тут же наброситься на испуганных до смерти нарушителей с криком: «Можете вести себя как угодно в своем саду, но не здесь!»

Он гордился тем, что мог «заметить любой мусор за сто ярдов».

Старик тяжело переживал появление в парке посторонних людей, раньше не имевших доступа в Чиверли из-за опоясывающей его ограды, и теперь он боролся с мусором, таким образом пытаясь выразить ненависть и презрение к тем, кто за деньги с удовольствием соглашается осмотреть чужой дом. Его представление о том, как с наибольшей пользой провести вечер, сводилось к патрулированию сада в надежде обнаружить оставленную кем-то пустую банку из-под колы, чтобы торжественно принести ее в дом и заявить: «Было бы куда хуже, если бы мы продали это поместье мерзавцам из Национального Треста!»

– Я бы хотела пригласить вашу дочь на чай после школы, – настойчиво продолжала миссис Гаджет.

– Ах, chérie. Селена пришла бы с удовольствием, но она в Санкт-Морице. Не думаю, что она сможет принять приглашение, – с сожалением сообщила Сильвия.

– Я говорю о вашей младшей дочери, Амброзии.

– Ах, Мин. Вы хотите пригласить Мин. Да, конечно, само собой. Завтра?

– Я заберу ее из школы й приведу к нам к чаю, – сказала миссис Гаджет. – Когда вы зайдете за ней?

– Э-э… Мне нужно спросить у миссис Бренды, и тогда вы можете позвонить мне и…

– Прекрасно. Мы с нетерпением ждем вашу дочь у себя.

– Вы так добры, – сказала Сильвия. – Я уверена, что Мин будет просто счастлива.

Неизвестно, были ли последние слова сказаны Сильвией в момент затмения рассудка или, напротив, в результате внезапной вспышки предвидения. Но так или иначе. Мин была очень счастлива познакомиться с семьей Гаджетов. Вскормленная в славном и великолепном Чиверли, она появилась в их опрятном и абсолютно современном доме, которым они так гордились, и словно мечта Мин стала реальностью. В тот день она впервые ушла из школы в одно время со всеми, поела рыбных палочек с чаем, а миссис Гаджет заплела ее непослушные волосы и устроила на диване смотреть «Блю Питера».[14] Ни Амброз, ни Сильвия, ни миссис Бренда не явились за ней. чтобы забрать домой, так что девочка осталась ночевать у Гаджетов, и, когда мама Уилла надела ей на подушку наволочку с Винни-Пухом, на глазах Мин появились слезы. Она заявила, что это самая замечательная вещь, которую она когда-либо видела.

С того дня все и началось. Каждый день Мин приходила из школы вместе с Уиллом и сидела у них на кухне, а его мама учила ее натирать сыр, позволяла помогать в приготовлении бисквита или учила ее вязать. Де Бофоры были только рады тому, что нашлось бесплатное развлечение для их ребенка, которым им самим, очевидно, просто некогда было заниматься. Поэтому они в некотором роде позволяли Мин практически жить в famille Гаджет, где mère и père[15] так любили ее, поскольку у них не было своей собственной дочери.

Разумеется, это было не слишком красиво со стороны де Бофоров, но все же их пренебрежительное отношение к Мин нельзя объяснить бессердечностью или недостатком любви. Просто к тому времени, когда Мин появилась на свет – и откуда бы ни появилась, – они были уже пожилыми и слишком уставшими от жизни людьми, они разорились и к тому же чересчур много пили, стали рассеянными и неорганизованными; очевидно, будучи слишком эгоистичными, они оказались практически не в состоянии заботиться еще об одном ребенке. В конце концов, они вырастили четверых великолепных отпрысков, и теперь от них трудно было требовать новых жертв. Чиверли разрушалось у них на глазах, долги росли, и у них в прямом смысле не хватало средств на воспитание Мин.