Преступление в Медовом раю - [8]

— Включи сирену, Алексей! — сказал командир, не отрывая взгляда от синих лебедей. — Надо их расшевелить!

Завыла сирена.

Когда унылый рев кончился, Антуан начал вращать верньер, ловя частоту.

— Поймал! — крикнул он.

Теперь лингвистор передавал карканье и потрескивание. Он анализировал чужую речь, если это вообще была речь в человеческом понимании. Алексей и Эррера внимательно прислушивались, боясь пропустить начало контакта.

А лингвистор все трещал, не фильтруя и выдавая звуки без перевода. Карканье и треск, временами переходивший в подобие чириканья или щебетанья, резкого и неприятного… Антуан еще минут десять настраивал аппарат. В районе дециметровых волн и слабых электромагнитных, поочередно на тех и других, лампа светилась красноватым светом, но при совмещении обеих безнадежно гасла.

— Эта проклятая штука испортилась! — Эррера не был занят настройкой, поэтому его терпение лопнуло раньше.

— Не может быть, — самоуверенно возразил Антуан.

— Почему?

— Ну, как же! — вступился за лингвистор и Алексей. — Ее проверяли специалисты на Земле по всем диапазонам. А я уже здесь переводил со старофранцузского на современный. Великолепно получалось!

— А другие диапазоны? Почему ты думаешь, что все каналы целы? Почему вы оба думаете, что любой прибор, попавший в другие условия, перенесший посадку, транспортировку и так далее, остается целым и невредимым? Почему?

— Ты зря ко мне привязался со своими «почему». Я не знаю, цел ли он, хотя думаю…

— А проверить вы можете?

— Нет.

— Тогда поехали домой! Контакт ме состоялся!

Антуан и Алексей молча полезли из вездехода.

Пуйярд был настолько обескуражен неудачей, что даже забыл об опасности. Они сняли лингвистор, подтащили «ПП» и запихнули в кабину вездехода. Гидры сидели по-птичьи, глядя на них выпуклыми глазами. Они не кормились, но и не пытались напасть на людей.

На базу вернулись к ужину. Ели в молчании. Остававшиеся на базе десантники не тревожили командира расспросами. Дискуссию Эррера начал сам.

— Ну, видели? — спросил он товарищей. Тон был вызывающим.

— Видели, — спокойно кивнул Рэд, — Но мне показалось, что лебеди сидели, как зрители первого ряда в театре. Они смотрели и словно бы даже обменивались впечатлениями — неслышно для вас, да и для нас тоже!

— Они просто нажрались листьев и переваривали пищу, — презрительно сказал Том, — Бросьте приписывать им какой-то интеллект.

— Ты один раз напугался, Том, — сказал Сударушкин, — а теперь стыдишься своего страха. Брось, ведь мы все боялись. Попробуй быть объективнее!

Том вскочил, как ужаленный. Через три минуты стоял всеобщий гвалт, через десять все успокоились.

— Я не уверен, что эта штука цела. — Эррера показал на лингвистор. — Но не уверен и в том, что она испорчена!

— Что ж, — подытожила Жаннет Пуйярд. — Придется трансформироваться!

И всех зазнобило от отвращения.

После завтрака Мзия исследовала психическое и нервное состояние членов команды, потом Алексей исследовал ее. Все были в норме, хотя и волновались, причем больше всего были возбуждены остающиеся на базе Том и Алексей.

Спокойно, без оживления и обычных шуток, десантники обступили биотрансформатор.

— Срок — три дня, резерв — еще два! — сказал Алексей. — Время сбора-солнце в зените!

Все посмотрели на взошедшее солнце.

— А теперь… — Сударушкин многозначительно умолк.

Эррера выступил вперед, обернувшись, посмотрел на товарищей, как будто прощался с ними, и шагнул на площадку аппарата. Десантники застыли, только на сером лице Ютты дергалась невидимая жилка под глазом.

Эррера лежал на площадке ничком, как предписывала инструкция. Он лежал, не шевелясь, вытянув руки вперед. Прошло несколько минут, и обнаженное смуглое тело командира стало распухать, удлиняться, терять человеческие формы и цвет и вдруг, за пять-шесть секунд быстрого, почти неуловимого для глаза превращения, трансформировалось в упругий корпус голубого лебедя, сверкающий вороненой синевой.

Гидра каркнула и перетащила свое тело за край площадки, а затем неуклюже поползла к лесу. Там она распластала крылья по траве и затихла.

Один за другим подходили исследователи к платформе, один за другим превращались в ужас этой планеты. Они расслабленно подползали к краю платформы, плюхались на грунт, как набитые чем-то тяжелым мешки, и отползали ближе к лесу, под тень деревьев.

Наконец Сударушкин и Гаррисон остались одни.

— Старт! — крикнул Алексей и махнул рукой.

Синие лебеди сначала тяжело, потом легче и легче замахали кожаными крыльями и поднялись в воздух. Два круга над ракетой, и караван полетел на восток, ведомый неизвестным инстинктом, а может быть, и неизвестным разумом. С этого мгновенья известия о них можно было получить только по телевизорам: каждый десантник перед трансформацией надел на себя миниатюрную камеру. Но кто знал, долго ли прослужит аппаратура, когда оператор не имеет рук и не вполне владеет своими чувствами?

Том и Алексей долго глядели им вслед.

Подробности дальнейшей жизни разведчиков стали известны оставшимся со слов Эрреры.

«В первый момент после превращения состояние было, как всегда, паршивое. Я еле сполз с платформы, добрался до края луга. Сознание было еще человеческим, я понимал, что должен подождать остальных, но мной овладевало предчувствие опасности. Мое тело готовилось, помимо моего сознания, к бою, я знал — неизвестно как, но знал, — что камеры в носу, по обе стороны боевого шипа, полны яда. Очень хотелось есть. Это чувство голода, как я теперь понимаю, силы: о отличается от человеческого — голодным было все тело. Была слабость, и я сознавал, что эта слабость от голоде Я раскинул крылья, положил их на траву и почувствовал, что голод уменьшается, а слабость понемногу проходит. Только очень медленно. К этому времени мои товарищи-гидры собрались рядом со мной, они тоже были слабы, некоторые намного слабее меня. Я воспринимал их мысли: «Опасность неизвестно откуда… питаться, питаться…» Не «есть», а именно «питаться»… И самое приятное: «Я — человек»…