Преподобный Амвросий - [77]

Обращение о. Амвросия со всеми приходившими к нему было, как мы уже показали, самое приветливое. Но каждому он давал то и столько, что и сколько каждый мог вместить по своему душевному устроению. Люди, которые не нуждались в его духовных советах, а должны были видеть его по какому-либо делу, отзывались о нем: «Очень умный человек!» Старец мог говорить о всяком вопросе, поддерживал беседу столько времени, сколько требовало приличие, и расставался с такими посетителями. Тут он был очень выдержан, в высшей степени вежлив, и только… Зато с преданными ему людьми батюшка был совершенно другим. Он всегда оставался добрым и ласковым, но в такие отношения влагал самую искреннюю задушевность. Старец не имел обыкновения прямо и резко обличать кого-либо пред людьми; но так искусно обличал, что обличение его, несмотря на присутствие множества народа, понятно было только одному тому, к кому оно относилось. И не столько угрозою, сколько любовию умел батюшка вести людей к исправлению, вселяя в души их веру, что не все потеряно, и можно, при помощи Божией, одолеть врага. До конца старец сохранил свою природную живость, которая была выражением разносторонности, доброты и заботливости его характера. Когда люди, знавшие батюшку, входили к нему со своими скорбями и невзгодами, душам их становилось вдруг легко и свободно. Все как-то прояснялось и было невыразимо утешительно. Ничто не могло сравниться с тем счастьем, какое испытывали духовные дети старца при свидании с ним после долгой разлуки. Это одни из тех минут, которых описать нельзя, а нужно пережить. Скажем еще несколько слов о внешности о. Амвросия.

Это был благообразный старец, немного выше среднего роста и несколько от старости сутуловат. Будучи смолоду очень красивым, как передавали знавшие его в то время лично, он и в старости не потерял приятности в своем лице, несмотря на его бледность и худобу. На голове спереди имел небольшую лысину, которая, впрочем, нисколько его не безобразила и даже как будто шла к его лицу, а сзади несколько прядей коротких, темно-русых, с проседью волос; на лбу две-три морщины, которые при случае совершенно сглаживались; глаза светло-карие, живые, проницательные, видящие душу насквозь; губы обыкновенные; борода довольно длинная, редкая, седая, в конце раздвоенная.

От живости батюшки выражение лица его постоянно менялось. То он с лаской глядел на вас, то смеялся с вами молодым одушевленным смехом, то радостно сочувствовал, если вы были довольны, то тихо склонял голову, если вы рассказывали ему что-нибудь печальное, то на минуту погружался в размышление, когда вы хотели, чтобы он сказал вам, как поступить в каком-либо деле, то решительно принимался качать головой, когда отсоветовал какую-нибудь вещь, то разумно и подробно, глядя на вас, все ли вы понимаете, начинал объяснять, как надо устроить ваше дело.

И вы чувствовали, что эти глаза видят все, что в вас есть дурного и хорошего; и вас радовало, что это так, и что в вас не может быть для него никакой тайны.

Глава IX. ПОСЛЕДНИЙ ПОДВИГ ЛЮБВИ СТАРЦА О. АМВPОСИЯ ― УЧРЕЖДЕНИЕ ШАМОРДИНСКОЙ КАЗАНСКОЙ ЖЕНСКОЙ ОБЩИНЫ И ЗАБОТА О НЕЙ

Аще бо и многи пестуны имате о Христе, но не многи отцы: о Христе бо Иисусе благовествованием аз вы родих. Молю же вас: подобни мне бывайте, якоже аз Христу.

(1 Кор. 4, 15, 16)

Всех нас заступи, о Госпоже, Царице и Владычице!

(Тропарь Богородице. 22 октября)

Какую, думаешь ты, может получить мзду тот, кто ста девам, собравшимся в обитель для служения Богу, даст возможность не рассеяться по разным местам или обратиться в мир? Хорошо помочь и погоревшим, но тут одна лишь скорбь, по большей части приносящая пользу людям, для какой причины пожар и попускается от Провидения свыше; но стократно выше то, если сохранить или дать возможность сохраниться многим от явного душевного вреда…» Так писал о. Амвросий одной своей духовной дочери, убеждая ее не отказываться пожертвовать некоторую сумму на устройство одной женской обители, и в этих своих кратких словах указал высокий жизненный и духовный смысл подобной жертвы[63].

Со всех концов России прибегали к старцу Амвросию за советами и письменно, и словесно и монашествующие, и миряне. Кто искал духовного утешения, кто просил разрешения сомнений в вере; кто ― наставления, как вести жизнь. Желающие посвятить себя иноческой жизни просили у старца благословения, в какую обитель поступить, и как там жить, как относиться к родным, и как устроить домашние свои дела. Но в особенности много было забот у старца о женщинах ― вдовах, бедных девицах и детях сиротах. Ибо очень-очень много было таких женщин и девиц, которые, желая проводить благочестивую жизнь, не имели средств поступить в женскую обитель и не знали, где главу приклонить.

Почти все женские монастыри в России принимают в число сестер только таких, которые в состоянии купить для себя келлию, сделать хотя небольшой взнос в обитель и содержать себя своими средствами или трудами, так как монастыри эти не имеют возможности доставлять полное содержание монашествующим. И редко-редко где примут в монастырь женщину без взноса денег, рассчитывая на одну ее телесную силу и здоровье, как могущую исполнять тяжелые монастырские послушания. Поэтому многие из женщин, не имеющих возможности попасть в монастырь, живут в селах по келлиям и трудятся, чтобы только пропитать себя, а успевшие поместиться в обители живут в беспрерывных трудах. Для здоровых, впрочем, такая жизнь еще не очень обременительна; да и сами они твердо убеждены, что Бог труды любит, и что их труды исходатайствуют им вечное спасение. Иное дело ― женщина с плохим здоровьем. Ее нигде в женском монастыре не примут, ― даже если бы она и средства небольшие имела, из опасения, что в случае продолжительной болезни и неспособности к трудам она может обременить монастырь. Вот таких-то бедных и обездоленных старец Амвросий и принимал на свое попечение, стараясь как-нибудь их пристроить.