Преодоление - [13]

Капитан третьего ранга смутился под взглядом фронтовика. Даже хотел, похоже было, что-то сказать, но инженер жестом остановил его.

Опять все трое молчали. Но молчали каждый по-разному. Инженер — неловко, со стыдом перед майором и с состраданием к нему. Капитан — со скрытым торжеством над обманутым мужем. Даже со злорадством, как виделось Костромичеву. А сам Костромичев молчал, испытывая в этот момент чувство превосходства над ними обоими.

— Я пойду, — сказал инженер, помедлил и повернулся к двери, щелкнул зажигалкой, прикурил. Застучал по паркету каблуками с железными подковками. У самой двери обернулся, отнял папиросу от губ. — Пойдем, Орест, — сказал громче, для того, чтобы услышали за дверью в другой комнате.

Орест последовал за ним, повернулся к двери комнаты, где были Нина и Лидия Александровна, сказал в дверь, обращаясь одновременно и к самой Нине, и к ее матери:

— Позвоните мне, я буду на базе… — Подождал, не получив ответа, пошел вслед за инженером нерешительно.

Вслед ему Нина крикнула отчаянно:

— Уходи, тебе это и нужно…

Он не вернулся, не остановился. Даже и на миг не задержался…

3

Костромичев посидел на диване с минуту, слыша за дверью рыдание Нины и тихий, глухой, успокаивающий голос Лидии Александровны. Поднялся, взял свой мешок. Но тут же перед ним появилась теща. Заговорила опять о смерти мужа, о голоде, об Оресте и о Нине… Понизила голос до виноватого шепота, встретив жесткий взгляд зятя. Зачем-то упомянула об аттестате, по которому Нина получала от него деньги. Костромичев сначала не взял в толк, о чем речь; поняв, что она и тут оправдывается, поморщился неприязненно:

«Совесть, видать, еще не совсем утеряна?»

Снова зашелся в плаче ребенок. Костромичев повернулся на плач и увидел Нину, стоявшую в проеме дверей. Ребенок плакал, но она не обращала внимания. Потом раздраженно выкрикнула:

— Подойди же, мама, — будто сама не могла подойти.

Мать ушла, а Нина осталась стоять. Он посмотрел на нее прямо. На плач ребенка, на то, что есть ребенок, не обратил никакого внимания. Просто не мог поверить. Да и что могло измениться.

Нина заметила его равнодушие к тому, что есть у нее ребенок, и дерзко, с отчаянным вызовом посмотрела в глаза. Вышла из комнаты, приблизилась. Прямо и смело стала лицом к лицу. Не виноватая уже, а гордая. Мать…

Сказала твердо:

— Так вышло, Коля!

Теперь это была не его Нина, но и не того, который ушел, оставив ее с ребенком…

«Мне, что ли, прежнему мужу, оставил своего ребенка?..» Так и она могла подумать. Может, и подумала именно так. Но не хотела, чтобы он так подумал, и смело вышла к нему.

Он сделал к ней шаг, так, чтобы можно было подать руку. Перехватил свой мешок левой рукой, сказал:

— Ну так что?.. — голос потерял твердость, замерло в груди, он переждал. — Написала бы честно — не потревожил бы приездом… Так что… прощай, Нина!

Но, сказав это, он тут же понял, что сказал неправду. Приехал бы, если бы и написала… Все сделал бы так же!.. Нужно было ее увидеть, убедиться, что прежней Нины для него нет…

Она вздрогнула при его последних словах, тут же отступила, опустив голову.

Тяжелая прядь волос скатилась с плеч на грудь. И на миг было предстала перед ним его прежняя Нина.

Но вот она привычно встряхнула головой, откинула волосы, подняла взгляд. И Костромичев увидел на ее лице трудную улыбку незнакомой ему женщины.

Она не увидела его руки, протянутой ей…

Он постоял и вышел с чувством отрешенности, почти что с облегчением.

Только пройдя до конца улицы, ощутил усталость и горькую пустоту одиночества.

Сейчас для него были самыми близкими те, кто остался на фронте. В его батальоне, в полку. Но кого из них он встретит, возвратясь снова туда?..

ГЛАВА ШЕСТАЯ

1

На другой день вечером Нина разыскала его в гостинице комендатуры. Он не удивился ее приходу, вроде бы ожидал, хотел, чтобы она пришла.

В комнате он был один. Нина вошла робко, приниженная, с бледным, потерявшимся лицом. Стала, переступив порог и не закрыв за собою двери. Опасалась, что он не захочет ее видеть. Он помедлил, помолчал, выжидая. Потом сказал не очень дружелюбно, но все же как-то даже по-родственному:

— Проходи, раз пришла… Садись…

Странное дело, с ее появлением горькое, тягостное опустошение в душе исчезло. Обиды, неприязни к ней тоже не было. Почувствовал, что не один на свете, есть какая-то связь с прошлым. И потому была чуждой мысль, что надо расставаться с надеждами, которые вынашивал, лелеял, обжигая сердце радостью. Вчерашней встречи с Ниной вроде и не было. Случившееся мыслилось как обман, сон.

Она прошла в глубь комнаты и почти что в беспамятстве, как подкошенная, свалилась на обтянутый черной кожей казенный диван. Костромичев дал ей воды, она отпила из его рук, посидела, беспомощная. Потом поправила волосы, провела ладонями по лицу, будто что-то снимая с глаз. Достала платок из карманчика красного жакета, так хорошо знакомого ему.

— Самое трудное было решиться прийти к тебе, — сказала она. Бледность с ее лица начинала сходить, и оно занялось краской. — Но не прийти я не могла… не было сил не прийти, — повторила она. — Как хочешь, так и суди.

Ему нечего было ей говорить, и он ждал. И она тоже без его слов не могла говорить. Они молчали, глядя в разные стороны. Она понимала, что не он, а она должна говорить, объяснить хотя бы то, зачем пришла. Но она не знала, зачем пришла. Только затем, чтобы его увидеть, что-то о нем знать, куда он дальше, как?..