Преобладающая страсть. Том 2 - [2]

– Ладно, – сказал Чед. – Спасибо, – он катал по тарелке белые горошины. – Значит, ты не собираешься гулять с нами?

– Так будет лучше, Чед.

– А ты будешь встречаться с другими людьми, пока я буду вместе с ней?

– Скорее всего. Я ведь, как и ты, начинаю обзаводиться новыми друзьями.

– Ты будешь встречаться со многими людьми?

– В основном с деловыми людьми, ведь это часть моей работы.

– Но среди этих твоих людей так много женщин.

Ник усмехнулся.

– Они очень неплохие бизнесмены.

– Ты и с ними будешь встречаться?

– Иногда.

– Но ты ведь работаешь и по ночам, когда я уже сплю. Так было, когда ты работал в «Омеге». Тогда ты пи с кем не встречался.

– Я и сейчас буду частенько работать по ночам, совсем как в «Омеге». Ведь я начал совсем новое для себя дело, а это потребует много времени и внимания.

– Почему?

– Потому что мне многому нужно еще учиться, я уже нанял двух вице-президентов, и мы будем учиться вместе, да к тому же нам нужны новые программы, новые идеи, совсем новый подход к тому, что мы делаем.

– А разве мама делала что-то не так?

– Я не согласен со многим, что она делала, я же рассказывал тебе.

– Да, но… что, например?

– Например, то, что она все умудрялась представить, как радостное событие. Она назвала это «Телевидением радости» и заполнила эфир тем, что она называла «моментами» – небольшие эпизодики, которые уводили внимание людей от крупных событий и сосредоточивали их внимание на частных интересах. Я думаю, что люди достаточно взрослые, чтобы догадаться, что мир полон грустных или трагичных, или опасных вещей, которых не меньше, чем счастливых, веселых и оптимистичных, и, на мой взгляд, дело телевидения показывать разные стороны жизни как можно точнее, независимо от того, нравится это или нет. Поэтому мне и предстоит внести много изменений.

Чед кивнул с глубокомысленным видом, хотя по их последним разговорам Ник знал, что Чед начинал скучать, едва речь заходила о телевидении.

– А ты многих уволил? – спросил он.

– Некоторых.

– Знаменитостей?

– Вряд ли. У нас их пока нет, но скоро, я надеюсь, появятся.

– А кого ты уволил первым?

– Человека по имени Мортон Кейз. Я уже давно подумывал, что его нужно прогнать с телевидения, уж лет этак девять.

– Я как раз тогда родился.

– Я увидел его в первый раз, когда ты был малышом. Он участвовал в передаче под названием «Кресло, которое хотят занять многие». Мне он никогда не нравился.

– А маме?

– Ей да, по этому поводу мы тоже с ней вечно спорили.

– А она знает, что ты уволил его?

– Думаю, что уже узнала.

Чед помалкивал, пока официант ставил перед ним блюдо под названием «цукаты», а потом изрек:

– Думаю, все будет в порядке.

И Ник не стал уточнять, что это значит.

Что бы он не имел в виду, но Чед делал обо всем собственные умозаключения. Если что-то и будет не в порядке, Ник надеялся, что Чед будет с ним, но даже и тогда он не собирался давить на сына.

В свои девять лет Чед обладал быстрым умом, наблюдательностью и ярким воображением; он запоем читал, смотрел телевизор, если позволял Ник, обожал занятия спортом и легко сходился с товарищами. У него была полная жизнь, насколько Ник мог устроить ее. Чед знал, что значит быть горячо любимым, и он научился справляться с болью. Ник все готов был отдать Чеду и уж тем более был рад разделить с ним его радости или создать для него уют.

Единственное, что было не в его силах, это сделать так, чтобы Чед и Сибилла были вместе. Теперь они были разделены какими-нибудь пятнадцатью минутами – от Джорджтауна до Уотергейта было рукой подать, – и теперь нужно было разработать распорядок посещений Сибиллы. Нику хотелось бы сосредоточиться и как-нибудь обдумать все это. Работа у него теперь была напряженная, ответственная, и ему хотелось встречаться с как можно большим числом людей, чтобы найти себе пару и жениться снова. Он и сам понятия не имел, с чего он взял, будто отыскать кого-то подходящего в Вашингтоне легче, чем в Калифорнии; скорее всего потому, что все вокруг было новым и незнакомым, а ожидания всегда связаны с переменами.

Пока Чед находился в лагере, Ник самостоятельно изучал город, открывая все новые части Вашингтона, которых он еще не видел, и разглядывая знакомые кварталы впервые с видом местного жителя. Улицы были здесь широкими и чистыми, дорожное движение сумасшедшим, а низкие ровные домики, теснившиеся по сторонам, создавали впечатление гармонии и никогда не казались однообразными. Повсюду царили свет и простор, на Восточном берегу было туманнее, и солнце светило не так ослепительно, как в Калифорнии, и когда оно освещало травянистые лужайки и мраморные монументы, на них не было отпечатка мрачного государственного бизнеса. Для приезжего или новосела Вашингтон выступал своей парадной стороной, демонстрируя чистоту, открытость, честность, доброжелательность, уравновешенность и надежду на лучшее будущее. Он символизировал, как и некоторые другие столицы мира, созданный о нем миф, мечту и упование каждого живущего в этой стране.

Ник, ставший теперь работником средств массовой информации, чувствовал себя так, будто получил ключи от города. Впервые он был здесь своим, он в буквальном смысле стал теперь посланником этого города стране и миру. Его переполняли предчувствия: должны были произойти новые, необычные события, все должно было пойти иначе, чем в прошлом.