Прелести лета - [12]

— Ну, так видал? — сказал он своему оппоненту. Тот закрылся рукой.

— Ну, чем не настоящие? — бодро произнес Коля-Толя (или его брат?), с двумя кружками пива появляясь рядом.

Я одобрительно кивнул. Никитушка дернулся. Нипочем всё ему!

— Тут один мудачок потолковать хочет с тобой, — доверительно сказал ему Коля-Толя, но Никита, снедаемый гордыней, отказался от столь блестящей возможности. Он мой друг… но столбами стоять, среди жизни?

— Все! Я нырнул, — сказал ему я. Он презрительно усмехнулся.

— Иди за мной, — сразу же сказал мне заросший человек лет сорока-семидесяти. На каждом пальце его было дивное украшение — кружка пива.

Мы сели в углу. Он поставил кружки.

— Лакай! — произнес он.

Другой бы обиделся… но не я! Я все смотрел на Никиту. Так и стоял, обтекаемый массами, как семафор, — всегда одного лишь красного цвета.

— Чего встал тут, — сказал кто-то ему, уже враждебно.

А ведь Никитушка добрый человек! Взял в матросы на судно беглых каторжников, которые (я глянул на них) в первом же порту с наслаждением бросили его! Какой же он гордый?.. босой стоит. Просто заколдобило его. Но ему не докажешь! Пусть постоит.

Я жадно пил пиво.

— Ты Боря-Колесо! — проницательно сказал угощавший. — Скажешь — нет?

… Не скажу. Зачем я должен это сказать, огорчив человека, доброго и проницательного? Испуганно оглянувшись, я кивнул.

— Понял тебя, — усмехнулся мой новый друг. — Ну… рассказывай!

Держался я молодцом. Пива не пролил, чести Бори не уронил. Хотя мелькали провалы, кой-какие детали биографии Боба я не угадал, но и это вызвало одобрение.

— Ты как всегда — прикидываешься шлангом! — Он ласково потрепал меня по плечу, уходя. В целом я выдюжил.

Тут же за моим столом оказалась женщина — неплохая, хотя и несколько беззубая.

— Дарья Лепесткова, — представилась она.

Я тоже представился.

— Ты кто?

— А инженер. А ты?

— Зверовщица, — просто сказала она и, заметив, что я слегка вздрогнул, торопливо добавила: — Да тут всякие есть! Форельщицы… змеевщицы!

— Кто?..

— Змеевщицы. Тут раньше знатный змеесовхоз был — «Заветы Ильича». Поразбежались ныне.

— Кто поразбежался?

— И те, и те, — просто ответила она.

Я задумался… ну что ж… В раю и должны быть змеи?

— Рыбачить приехали? Пр-равильно! Тут такие черви! — сказала она, изобразив их пальцами рук… довольно художественно.

Опять я вздрогнул… Ну что ж. Привыкай!

— Вот это по-нашему, по-водолазному! — неслось от стола с какими-то гигантами (видимо, водолазами?), сидевшими с водкой.

Тут Лепесткова просто и безыскусно пригласила меня к себе, на дальнюю звероферму, при этом честно предупредив, что автобус туда (а значит, обратно?) ходит лишь по вторникам. То есть сегодня. Я стал обдумывать это предложение, но тут между нами возник Никита, красный, всклокоченный, в последнем градусе гордости и обиды.

— Ну, мы плывем или нет? — произнес он, надменно выставив вперед ногу (босую).

— Погоди… сейчас!

Прервал мои напряженнейшие раздумья!

— Тогда я один. — Он двинулся к выходу.

— Погоди! — Я догнал его. Он остановился. Кинул взгляд на Колю-Толю и Толю-Колю, братающихся с водолазами.

— Позови их, — холодно Никита сказал.

— Нет уж! — вспылил тут и я. — Это… чисто твои фантомы. Ты их и зови!

Вздернув голову, он пошел. Я тоже и на пороге остановился. Оглянулся. Гвалт, запах прелой одежды, кислого пива, табака!.. Потерянный рай! Я вышел.

У лестницы догнала нас Дарья Лепесткова, заманчиво показав пальцами червей. Мы встали в нерешительности… особенно нерешительно, надо сказать, выглядел Никита.

— Но черви-то нам всяко нужны! — сказал я. Не хотелось расставаться с этой жизнью. Никите, я чувствовал, тоже…

— Ну давай, — добродушно произнес Никита.

Пройдя по улице далее, по указаниям Лепестковой, мы полезли в овраг. Спускаться было довольно склизко. Навоз. Слежавшаяся, обильно «удобренная» и от того особенно скользкая солома.

Никита весь был во власти страданий, которые сам же и учредил.

— Предатели! — бормотал он, имея в виду, очевидно, братанов.

— Ну, ты, как всегда, не прав! — утешал его я. Они ж и союзниками нашими никогда не были… почему же предателями их считать?

— А… тебе все нравится! — Он махнул короткопалой рукой.

Ну… почти все. Овраг, во всяком случае, нравился мне: много полезных вещей — прочно скрученные пружины от матраца, рядом — почти целый зипун, впрессованный в землю, местами проросший голубыми цветочками и травой. А черви — вообще отменные. С руку! Тихо парил навоз.

— Ат-тличные черви! — вскричал я.

На обрыв взошла чудесная девушка в короткой юбке и, лихо махнув двумя руками, выплеснула ведро с помоями — картофельные очистки повисли у нас на ушах, как ряд сцепившихся «восьмерок», считающихся, как я где-то слыхал, символом совершенства.

— Все! Хватит! — Никита заорал и стал карабкаться из оврага.

У катера я задержался чуть-чуть: Лепесткова чертила мне на папиросной пачке, как можно достичь зверосовхоза водным путем.

— Скоро ты? — Никита метался по палубе.

— Отстань, зудень! — сказала Лепесткова, глянув на него.

Никита вздрогнул, поняв, что это слово прилипло к нему уже навсегда.

7

— Ногу у нас украли! — снова запричитал Никита, выруливая за буй.

— Нет, — опять внес я поправку. — Улетела она.