Прекрасное и истина - [104]
[Имеется в виду персонаж повести Вольтера «Кандид, или Оптимизм», о котором сам Кандид говорит: «Но какое это, должно быть, удовольствие все критиковать и находить недостатки там, где другие видят только красоту!»[383].]
которому ничего не могло понравиться? Я полагаю, что он и сам пребывал в сомнении, разрываясь между своими худосочными идеями и собственной природой. Но мог ли он подозревать, что его же трагедии будут вскоре забыты и что главным его произведением окажется тот самый роман «Кандид»? Человеческое сознание формируется не ради того, чтобы выбирать, но ради того, чтобы принимать на веру; не ради того, чтобы решать, прекрасно ли то или иное произведение, но ради того, чтобы размышлять о прекрасном произведении. Таким образом, в стремлении судить, ориентируясь на самого себя, вопреки слишком очевидным общим местам, содержится известная опрометчивость. Ведь мыслит само Человечество.
Ремесленники
Я полагаю, что Шекспир в своем театре мог бы быть уподоблен столяру, который, угождая вкусам публики, ищет в собственной мастерской среди разных деревяшек, лежащих у него про запас, подходящую доску, более того, изготовляет на заказ столы, шкафы и сундуки и украшает свои поделки по собственному усмотрению и соразмерно присущей ему гениальности, даже специально не раздумывая над этим. Мне хочется верить, что если шут выходит на сцену, то это значит, что в труппе есть актер, любимый публикой и превосходящий других в этом жанре; что если шут поет, то это значит, что у комического актера хороший голос; что большой и толстый актер оказался воплощенным Фальстафом и тому подобное. Возможно, что роли привратников, конюхов, людей из народа существуют прежде всего для того, чтобы дать возможность использовать всю труппу, и вполне вероятно, что реплика (le mot) будет соотнесена со способностями и памятью случайного актера, привлекаемого главным образом для того, чтобы снимать нагар со свечей. Что же касается самого сюжета пьесы, то он бывал часто заимствован у другого автора – как это сделал Мольер, создавший образ дона Жуана лишь потому, что эта небылица привлекала тогда публику. А ведь в том, что публика предварительно знакома с сюжетом и персонажами, заключено немалое преимущество. Глаза и уши подготовлены. Любимый актер подобен какой-либо знакомой форме, которую каждый представляет себе заранее. И, именно используя все это, гений находит собственную дорогу. Это подобно красивому сундуку: будучи похожим на все сундуки, он в то же время прекрасен. Резьба на нем там же, где и у других, только создана гением. Линия проведена, как обычно, но чуть вогнута или выгнута – и этого достаточно. Очень мало различий между прекрасной вещью и вещью, которая вовсе не заслуживает внимания; так, часто можно увидеть лицо, напоминающее прекрасное, но в то же время некрасивое.
«Создание книги – это такое же ремесло, – говорит Лабрюйер, – как изготовление настенных часов».
[ «Писатель должен быть таким же мастером своего дела, как, скажем, часовщик»[384], – писал французский мудрец.]
Стендаль переписывал из старинных хроник итальянские анекдоты; я не знаю, что он добавил от себя в историю Ченчи,
[Имеется в виду новелла Стендаля «Семья Ченчи» из «Итальянских хроник».]
и не слишком любопытствую по этому поводу. Именно копируя, изобретают. И если того, кто изготавливает часы, заранее обеспечивают материалом, инкрустированной заготовкой, чертежами и даже их изображением, то я ему завидую. Ибо если в своем выборе он колеблется между различными формами – допустим, массивной или украшенной колонками, то он никогда не выберет; я вижу, как он в своих поисках блуждает и движется на ощупь. А какой смысл выбирать? Нет форм прекрасных или безобразных, однако существует красота любой формы. Если будет поставлена задача придумать какую-нибудь форму, одновременно и определенную и прекрасную, то это станет слишком большой трудностью для человека. Художнику, который собирался написать портрет, не нужно более ни колебаться, ни выбирать; если же портретируемый хочет позировать как-то по-особому, то тем лучше: в данном случае портрет с самого начала окажется прекрасным или безобразным, останется лишь превратить его в прекрасный; флуктуации воображения прекращаются, и за дело принимается кисть.
Отнюдь не все сундуки прекрасны; но все они – сработаны мастером. Актер или руководитель труппы, то есть человек, владеющий ремеслом и инструментами, совсем не обязательно создаст прекрасную пьесу, но какую-нибудь пьесу он все-таки изготовит. И, вероятно, все пьесы изготовлены, хотя не все они прекрасны, однако существует некая красота, присущая всем. И если открывает ее не всегда тот, кто владеет ремеслом, то все же делает это человек, который извлекает ее из недр самого ремесла и реализует в соответствии с планами мастеров-ремесленников. Если средства, которые для этого предполагается использовать, были предложены заранее, тем лучше. Если у меня в оркестре есть первый скрипач-виртуоз, то это повод выжать всю душу из него или в целом из оркестра, который когда-то был сформирован и пользуется известностью. Вагнер был руководителем оркестра.
Вниманию читателя предлагается один из самых знаменитых и вместе с тем экзотических текстов европейского барокко – «Основания новой науки об общей природе наций» неаполитанского философа Джамбаттисты Вико (1668–1774). Создание «Новой науки» была поистине титанической попыткой Вико ответить на волновавший его современников вопрос о том, какие силы и законы – природные или сверхъестественные – приняли участие в возникновении на Земле человека и общества и продолжают определять судьбу человечества на протяжении разных исторических эпох.
Интеллектуальная автобиография одного из крупнейших культурных антропологов XX века, основателя так называемой символической, или «интерпретативной», антропологии. В основу книги лег многолетний опыт жизни и работы автора в двух городах – Паре (Индонезия) и Сефру (Марокко). За годы наблюдений изменились и эти страны, и мир в целом, и сам антрополог, и весь международный интеллектуальный контекст. Можно ли в таком случае найти исходную точку наблюдения, откуда видны эти многоуровневые изменения? Таким наблюдательным центром в книге становится фигура исследователя.
«Метафизика любви» – самое личное и наиболее оригинальное произведение Дитриха фон Гильдебранда (1889-1977). Феноменологическое истолкование philosophiaperennis (вечной философии), сделанное им в трактате «Что такое философия?», применяется здесь для анализа любви, эроса и отношений между полами. Рассматривая различные формы естественной любви (любовь детей к родителям, любовь к друзьям, ближним, детям, супружеская любовь и т.д.), Гильдебранд вслед за Платоном, Августином и Фомой Аквинским выстраивает ordo amoris (иерархию любви) от «агапэ» до «caritas».
В этом сочинении, предназначенном для широкого круга читателей, – просто и доступно, насколько только это возможно, – изложены основополагающие знания и представления, небесполезные тем, кто сохранил интерес к пониманию того, кто мы, откуда и куда идём; по сути, к пониманию того, что происходит вокруг нас. В своей книге автор рассуждает о зарождении и развитии жизни и общества; развитии от материи к духовности. При этом весь процесс изложен как следствие взаимодействий противоборствующих сторон, – начиная с атомов и заканчивая государствами.
Когда сборник «50/50...» планировался, его целью ставилось сопоставить точки зрения на наиболее важные понятия, которые имеют широкое хождение в современной общественно-политической лексике, но неодинаково воспринимаются и интерпретируются в контексте разных культур и историко-политических традиций. Авторами сборника стали ведущие исследователи-гуманитарии как СССР, так и Франции. Его статьи касаются наиболее актуальных для общества тем; многие из них, такие как "маргинальность", "терроризм", "расизм", "права человека" - продолжают оставаться злободневными. Особый интерес представляет материал, имеющий отношение к проблеме бюрократизма, суть которого состоит в том, что государство, лишая объект управления своего голоса, вынуждает его изъясняться на языке бюрократического аппарата, преследующего свои собственные интересы.
Жанр избранных сочинений рискованный. Работы, написанные в разные годы, при разных конкретно-исторических ситуациях, в разных возрастах, как правило, трудно объединить в единую книгу как по многообразию тем, так и из-за эволюции взглядов самого автора. Но, как увидит читатель, эти работы объединены в одну книгу не просто именем автора, а общим тоном всех работ, как ранее опубликованных, так и публикуемых впервые. Искать скрытую логику в порядке изложения не следует. Статьи, независимо от того, философские ли, педагогические ли, литературные ли и т. д., об одном и том же: о бытии человека и о его душе — о тревогах и проблемах жизни и познания, а также о неумирающих надеждах на лучшее будущее.
Книга известного философа Жана-Франсуа Лиотара (р. 1924 г.) стала за годы, прошедшие со времени ее первой публикации, классической. В ней освещаются вопросы знания, его состояния и модели легитимации в постсовременную эпоху, а также различные типы языковых игр и их прагматика, Автор исследует, каким образом в наше время может легитимироваться социальная связь, что происходит с идеей справедливого общества, может ли результативность и эффективность системы быть целью познания и развития общества.Для преподавателей философии, а также для студентов и аспирантов, специализирующихся в области общественных наук.