Прекрасная Джоан - [71]

К счастью, кельи для странников располагались в самой удаленной части монастыря, над кухнями. Никто не заметил, как я выскользнула из ворот.

Однако в тот миг, когда за мной закрылись тяжелые ворота, мне стало страшно и одиноко. Впервые в жизни я оказалась на дороге одна-одинешенька. Мне захотелось вернуться, переодеться, смыть с лица грим, пойти к настоятельнице и попросить ее об убежище – как и договорились мы с Раймондом. Я бы, несомненно, так и поступила, если бы не увидела группу оборванных, но веселых нищих, которые шли по другой стороне дороги и, очевидно, направлялись в замок.

Я знала, что они идут выпрашивать объедки, которые каждый вечер выставляют за дверь – такой обычай существовал во многих странах, – и поспешила за ними, но оставаясь в тени.

Миновав ворота, пройдя по подъемному мосту, а потом под решеткой, которую уже собирались опускать на ночь, мы оказались в замке и направились к дверям кухни, но оказались не первыми; на грязной площади толпились мужчины, женщины, дети, собаки и кошки. Все дрались и ругались, пытаясь пробраться поближе к кухне, чтобы поскорее схватить объедки. Я огляделась. Замок был маленьким; поскольку я не могла требовать, чтобы меня впустили через главный вход, я решила подождать и попробовать забраться в замок черным ходом. Меня никто не замечал, все были слишком заняты битвой за ужин. Когда мимо прошли двое слуг с корзинами, я незаметно прокралась у них за спиной и вошла на кухню. Оттуда наверх вела крутая каменная лестница. Когда я повернула за угол, сверху послышались звуки музыки и смех. Подойдя поближе, я узнала голос Раймонда. Он пел песню, которой еще вчера услаждал мой слух. Я осторожно заглянула в зал. Все обитатели замка собрались в противоположном его конце и слушали Раймонда. Со стола уже убрали; один слуга подбрасывал дрова в камин, другой ставил в подсвечник новую свечу, третий держал на руках обезьянку, взятую, очевидно, у одной из дам.

Я быстро сбросила с плеч плащ, швырнула его вместе с мешком на скамью, распустила волосы по плечам и храбро устремилась вперед. Первым меня заметил слуга с обезьянкой; однако он не успел ничего сказать, так как я уже приблизилась к Раймонду и стала двигаться в такт музыке на восточный манер – на глазах у изумленной публики.

Ужас на лице Раймонда не испугал меня; напротив, я испытала странное возбуждение. Смеясь ему в лицо, я закружилась рядом с ним, покачивая бедрами и извиваясь так, словно всю жизнь только этим и занималась.

На мгновение пальцы его замерли на струнах, потом он сменил знакомую песню на чувственную восточную мелодию, слышанную в Акре. Когда наши глаза встретились снова, он улыбнулся мне, и я поняла, что он разделяет мою дикую радость, которая вскипала во мне с каждым шагом и с каждым жестом.

Наконец, музыка кончилась; я упала на пол, прижавшись лбом к холодным каменным плитам. Обитатели замка захлопали, затопали и закричали, требуя от нас продолжения. Раймонд помог мне встать; мы поклонились публике. Потом он усадил меня на скамью и заиграл песню Бернара де Вентадура «Зеленые листья». Мы запели, как пели в юности в Сен-Жиле, когда я уезжала на Сицилию, чтобы выйти за Уильяма, а потом пели на Кипре для Ричарда и Беренгарии. Когда мы закончили, глаза мои были полны слез; Раймонд обнял меня за талию и подвел к тому месту, где сидели хозяин и хозяйка замка.

В ответ на предложение остаться на несколько дней Раймонд ответил, что завтра нам рано выходить в дорогу. Ему дали несколько монет, и слуга, повинуясь приказам хозяина, повел нас к двери, помог Раймонду собрать наши пожитки и черным ходом вывел к сторожке.

Когда приземистый, смуглый стражник увидел мои распущенные волосы и нарумяненные щеки, на лице его появилось странное выражение, которое мне совсем не понравилось. Слуга и страж обменялись несколькими словами на своем языке, и стражник повел нас в сторожку. Он показал на скамью у очага, а потом на Раймонда, подразумевая, очевидно, что здесь будет его ложе; затем, пока Раймонд раскладывал вещи и свою лютню, стражник бросил на меня злобный взгляд, схватил меня за руку и потащил к проему в стене, за которым, очевидно, была еще одна комната. Но не успел этого сделать, Раймонд мгновенно освободил меня, закрыл собой и посмотрел на стражника с такой яростью, что тот лишь пробормотал что-то, пожал плечами и удалился. Судя по шороху за стеной, он улегся там на солому, но еще несколько минут я стояла, прижавшись к Раймонду, дрожа и шепча его имя. Он обнял меня и нежно погладил по голове.

– Что же мне с тобой делать? – спросил он, когда я немного пришла в себя. – Выдрать тебя, как ты того заслуживаешь, или вымыть тебе лицо и проводить в аббатство?

– Нет, – прошептала я и рассказала о том, что придумала. – Отныне я странствую вместе с тобой, что бы ты ни сказал, и танцую, как сегодня.

– Господи боже, Джоан! – К моему великому облегчению, он рассмеялся. – Твоего танца я не забуду никогда! Ты бы видела их лица, когда ты начала извиваться!

– Я не извивалась, – с достоинством возразила я. – Я танцевала хорошо, очень хорошо, и чем дальше, тем больше мне это нравилось! – Теперь настал мой черед смеяться. – Знаешь, Раймонд, мне в жизни ничего так не нравилось!