Прекрасная Джоан - [72]

– Правда? А может быть, Джоан, кое-что понравится тебе еще больше.

Его слова заставили меня вспыхнуть; некоторое время мы оба молчали. Вдруг мне пришло в голову то, что я упустила, когда придумала свой план: во время ночлегов в замках танцовщиц не укладывают с остальными женщинами!

Из соседней комнаты доносился громкий храп; Раймонд с улыбкой посмотрел на меня. Потом он очень осторожно снял с меня плащ, взял свой собственный и постелил их на полу возле очага. Подойдя ко мне, он заключил меня в объятия.

Я снова задрожала, но теперь по другой причине. Когда его губы отыскали мои, я тихо застонала и закрыла глаза. Его поцелуй был глубоким, страстным, а руки, такие нежные всего минуту назад, были требовательными и властными. Мое тело трепетало от удовольствия, я хотела, чтобы это никогда не кончалось!

Внезапно перед моим взором вновь предстало лицо Бургинь; наверное, я попыталась отстраниться. Открыв глаза, я увидела, что Раймонд с недоумением и гневом смотрит на меня. Притянув меня к себе одной рукой, другой он зарылся в моих густых волосах и, откинув мою голову назад, начал целовать в ложбинку на шее. Он целовал меня до тех пор, пока я не оглохла и не ослепла.

Голова у меня кружилась; он осторожно уложил меня на нашу постель. Я услышала его шепот:

– Любимая! О, моя любимая!

Глава 29

Я прочнее уселась в седле, обняла Раймонда за пояс и положила голову ему на плечо. Я была так счастлива, что цоканье лошадиных подков по камням казалось мне сладкой музыкой. Голые деревья, росшие по обочинам, были в моих глазах красивее цветущего сада, а серая река Майн больше не казалась холодной и угрюмой. И даже прохладный утренний воздух не заставлял плотнее кутаться в плащ, а бодрил.

– Ты довольна? – обернувшись, спросил меня Раймонд, глядя на меня с такой нежностью, что сердце едва не выскочило у меня из груди.

Я радостно рассмеялась в ответ:

– Я не просто довольна! Я счастлива! Так счастлива, что все прочее для меня не важно – ни мое постыдное поведение, ни поиски Ричарда, ни даже опасности, которые ждут нас впереди. И все потому, что я довериласьтебе!

– Знаю. – В его голосе я уловила новые нотки, которых не слышала прежде. – Знаю, любовь моя, потому что я чувствую то же самое. Я сплю, Джоан, и вижу прекрасный сон! Я не хочу просыпаться… никогда!

– Значит, нам с тобой снится одно и то же, – отвечала я. – Ты Блондель, который ищет своего хозяина, а я – Джоанна, твоя подружка. У меня всего одно платье, нечесаные волосы, нарумяненные щеки; я бесстыдно танцую и занимаюсь любовью и наслаждаюсь и тем и другим; я – женщина, забывшая, что когда-то была королевской дочерью, женой короля… И с трудом верится, что король Англии – мой брат!

Я обняла его и теснее прижалась к его спине.

– Слышишь, как бьется мое сердце! – воскликнула я. – О, Раймонд, какой прекрасный сон! Может быть, когда-нибудь мы проснемся, но я молю Бога, чтобы это случилось не очень скоро. И пока я не стала снова королевой Джоан, давай останемся Блонделем и Джоанной и будем радоваться каждому дню, каждой ночи, каждому часу – и каждому сладкому, быстротечному мгновению!

Так мы и делали. Лишь одно омрачало наше существование – мысль о моем брате. Мы забыли обо всем, кроме цели наших поисков. Я не слышала презрительного шепота за моей спиной, хотя и понимала, что люди осуждают мою внешность и поведение. Потом, все потом!

Больше нам не нужно было изнурять себя, путешествуя от рассвета до заката, так как в этих краях замки располагались близко друг от друга, лишь небольшая верховая прогулка отделяла один замок от другого. Сильный конь Раймонда легко выдерживал нас обоих; к вечеру мы не уставали и давали представления. Все шло гладко, если не считать необходимости защищать меня от похотливых мужланов.

Здесь, как и в других странах, менестрелям жилось легче, чем прочим людям низкого происхождения. Среди них немало было грамотных; встречались и дворяне, пошедшие в артисты ради собственного удовольствия или в поисках приключений; их везде тепло принимали и всегда кормили до отвала.

После той, первой ночи мы выбирали замки покрупнее – такие, в которых могли содержать Ричарда. Оказавшись внутри, мы подслушивали, подглядывали, подмечали входы и выходы. Раймонд старался выспросить кого только возможно; за многие месяцы он научился распознавать недомолвки и отличать ложь от правды.

Мне такое было недоступно. Никто, кроме, может быть, самой последней судомойки, не унизится до разговора с бродячей танцовщицей; кроме того, я не понимала их гортанного языка. Если бы я согласилась разделить ложе с сенешалем или одним из гостей-дворян, я, возможно, и сумела бы расспросить их, но, поскольку это было невозможно, я помогала Раймонду по-другому.

Каждую ночь после представления нам отводили угол, где мы могли бы поспать. Вначале мы делились тем, что услышали и узнали. И только потом, убедившись, что Ричарда здесь нет, мы предавались любви или сну.

Если бы мы не были столь счастливы вместе, подобная жизнь вскоре могла бы нам наскучить. В темницах полуразрушенных старых замков, обычно стоящих на крутых, скалистых берегах, можно было спрятать дюжину королей – я повидала эти темницы во множестве. Однако их обитателями были в основном крысы, жуки и тараканы, и лишь дважды за время поисков мы наткнулись на запертые двери. Первый раз это случилось в Обернбурге, второй раз – в Мильтенберге, и оба раза Раймонд ждал, пока никого не окажется рядом, стучал в дверь и звал, пока не получал ответа и не узнавал, что узник – не мой брат король.