«На что, красавица прелестна!
Ты ищешь объясненья слов?
При мудрости твоей чудесной
Я чту гостеприимный кров,
В которой принят я с приязней,
Не как пришлец, но как родной;
Твой взор, твой ум всего опасней,
Но клятвы я держусь одной, —
Она навек язык связала:
Не смеет сердце говорить!
Природа чувства мне те дала…
Но мыслю, что могу излить!
Тобой пленен я с перва взгляда,
С тобой хочу счастливым быть.
Когда ж отнимется отрада…
Не стану я на свете жить!
Оставь до время изъясненья:
Тебе, клянусь, откроюсь я:
Прерви души моей мученья…
Иль кончу жизнь я, здесь стеня».
«Каков ответ! — вскричала растроганная Мария. — Не ангельский ли голос проник в мою душу! О, сколь он очарователен, любезен, и какую прелестную гармонию вливает в сердца наши! О! Дочь! Милая моя Анастасия! Вот лучший учитель, могущий образовать твои способности! Что эти надутые эгоисты? Эти сребролюбцы, ищущие своей выгоды, которые, занимаясь один час твоим учением, стараются только превознести себя похвалами к талантам, коих они никогда не имели! Они превозносят тебя до небес, в надежде более получить от вас платы, но незнакомец, в первый раз нас видевший, доказал нам, как они ничтожны! Бери, бери, дочь моя! Бери от сего господина уроки, и ты будешь идеалом для всех образованных дам в нашем городе!»
«Я повинуюсь вашему приказанию, — промолвила Анастасия своей матери, — но захочет ли Стефан заняться мною в то время, когда, может быть, его судьба отзывает в другое место?»
«Я ваш преданнейший слуга, сударыня, — сказал Анастасии Стефан, отирая слёзы, — и буду только счастлив, что удостоюсь вам преподавать уроки в сей музыке. Вы всегда найдёте во мне учителя, повинующегося вашим приказаниям. Но я не ручаюсь, сколько времени смогу пробыть здесь? Одна секунда, и я должен повиноваться гласу, меня призывающему».
«Гласу, меня призывающему! — проговорила про себя Анастасия. — А чей это глас? Творца, родителей, родных, друзей или его возлюбленной, может быть, им оставленной и погибающей без надежды на своё спасение? Мучительная мысль! О! Боже! Даруй мне терпение, если я буду обманута этим прекрасным молодым человеком; если же он несчастлив и разбит судьбою, то подкрепи его, — и соедини сердца наши и души тем неразрывным узлом, который только один серп смерти разрушит!»
Всё кончилось: и разговор, и музыка, и незнакомец, знавший благоприличие, хотя и был принимаем на обед, но отказался от сей чести, ибо ведал довольно, что гребцы, ожидающие с нетерпением его возращения, могут сделать такой поступок, от которого потемнеет у многих в глазах!
При прощании он нежно поцеловал руку Марии и Анастасии, и, пожав у последней оную, нежно, неприметным образом надел на её палец бриллиантовый перстень со своим портретом, промолвив тихо:
«В залог вечной любви!»
И удалился с поспешностью из дома Владимирова, возвратившись на свою шлюпку, где радостный голос товарищей приветствовал его несколько минут.
«Что, будет ли нам здесь хорошая пожива?» — спросил один из товарищей у Стефана.
«Да проклят будет тот, чьими жертвами станут невинные и добродетельные обитатели сего дома, и кто разграбит их имущество! — отвечал последний — Это убежище, и живущие в нём да не познают хищности нашей и нашего ремесла, которое готовит нам вечные мучения».
Все с любопытством и недоумением обратили на него глаза свои.
«Да, я сказал раз и ещё подтверждаю: да проклят будет тот из вас, кто придём со злоумышлением за порог сего гостеприимного крова», — прибавил Стефан и погрузился в мрачное молчание.
«Где же будет на сегодняшнюю ночь наше пристанище?» — спросил тот же товарищ у Стефана.
«На одном их островов Кутума, где растёт густой ежевичник, где мы уже несколько раз ночевали и довольствовались застреленной дичью и арбузами, взятыми с тех делянок, где те произрастали, то есть с бахчей. Ах! Совесть моя была чиста и глас вопиющей невинности об отмщении за жертвы моего отца, облитые кровью, истерзал моё сердце!»
«Стефан! Ты знаешь неукротимый нрав своего отца, — промолвил ему другой товарищ, — смотри: одна минута, — и ты сам от руки его погибнешь!»
«Я ничего на свете не боюсь! — отвечал Стефан — Один только долг моего рождения заставляет меня с хладнокровием протянуть шею под секиру палача; но если б я мог… Если б я был ему посторонний, то давно бы тяжкие оковы гремели на убийце, или поносный эшафот был бы ему наградою и вам, коих я один был в силах ниспровергнуть в ужасные челюсти ада!»
Он закрыл глаза белым платком и горько заплакал.
Между тем лодка, или шлюпка их причалила к противной стороне Огурчева, где был торг всяким съестным припасом, плодами и овощами. Стефан дал несколько золотых монет одному из гребцов и велел ему, как можно скорее, купить водки, красного вина и всяких съестных припасов для своих товарищей, но, что б это не было обременительно для одного, велел ещё взять с собою двух товарищей, а сам вышел на пристань Красноярскую, в задумчивости прохаживаясь по берегу оной, и часто обращал печальные свои взоры на дом, где обитал предмет пламенной и нежной страсти, прекрасная Анастасия. Но там всё казалось спокойным — и Стефан, томно вздыхая, продолжал свою прогулку.
