Предводитель волков. Женитьба папаши Олифуса. Огненный остров - [21]

Но его ноги застряли в стременах, он не смог высвободиться и исчез вместе с конем.

Тем временем барон со своими охотниками тоже оказался на берегу, и, когда он увидел критическое положение Маркотта, гнев его сменился отчаянием.

Сеньор де Вез искренне любил всех, кто служил ему во время охоты, — и людей и животных.

Он закричал изо всех сил:

— Спасите Маркотта! Тысяча чертей! Даю двадцать пять, пятьдесят, сто луидоров тому, кто его вытащит!

Люди и кони наперегонки бросились в воду, точно испуганные лягушки.

Барон и сам погнал коня в воду, но его удержали; все так усердно мешали ему осуществить его героическое намерение, что в конце концов преданность хозяину, проявленная слугами, для бедного доезжачего стала роковой.

На какую-то минуту все о нем забыли.

Эта минута и погубила Маркотта.

Он еще раз вынырнул у поворота реки, забил руками по воде и в последний раз прокричал:

— Назад! Собаки, назад!..

Но вода залила ему рот, он захлебнулся на последнем слоге последнего слова, и лишь через четверть часа тело несчастного вынесло течением на песчаную отмель.

Маркотт был мертв.

Это происшествие самым пагубным образом сказалось на сеньоре Жане.

Как положено дворянину, он никогда не отказывался от доброго вина, а потому имел некоторую предрасположенность к апоплексическому удару.

Потрясение, которое он испытал при виде трупа своего слуги, было таким сильным, что вызвало прилив крови к голове.

Тибо ужаснулся точности и добросовестности, с которыми черный волк исполнил свое обещание. Он не мог без дрожи подумать о том, что метр Изенгрин вправе требовать от него той же пунктуальности. Он с беспокойством спрашивал себя, окажется ли волк достаточно славным малым, чтобы удовлетвориться несколькими волосками, тем более что ни в момент произнесения желания, ни в следующие несколько секунд — то есть во время его исполнения — не почувствовал даже слабой щекотки на коже головы.

Труп бедняги Маркотта произвел на башмачника довольно тягостное впечатление. Откровенно говоря, Тибо совсем не любил покойного и считал, что для этого есть достаточные основания; но его неприязнь никогда не была так велика, чтобы желать ему смерти, и волк явно зашел слишком далеко в исполнении договора с башмачником.

Правда, Тибо не указал конкретно, чего он хочет, и тем самым предоставил волку достаточную свободу действий.

Он пообещал себе в будущем более точно формулировать свои пожелания и уж, во всяком случае, быть более сдержанным в просьбах.

Вернемся к барону; он не умер, но мало отличался от мертвого.

С той минуты как его настигло, словно удар грома, пожелание Тибо, он так и не пришел в себя.

Его уложили на свежем воздухе на ту самую кучу вереска, которой Тибо завалил дверь хлева. Растерянные слуги вверх дном перевернули все в хижине, стараясь отыскать какое-нибудь средство, способное привести хозяина в чувство.

Один требовал уксуса — растереть виски, другой — ключ, чтобы засунуть его барону за шиворот, тот желал похлопать хозяина по ладоням дощечкой, этот — зажечь у него под носом серу.

Среди всех этих голосов, моловших явный вздор, выделялся пронзительный голос маленького Ангулевана:

— Черт вас возьми, это все не то! Нам нужна коза; если бы только у нас была коза!

— Коза? — воскликнул Тибо, который не прочь был исцелить сеньора Жана, таким образом освободив свою совесть от половины лежавшего на ней груза, и вместе с тем спасти свою бедную хижину от разграбления. — Коза? У меня есть одна!

— В самом деле? У вас есть коза? — воскликнул Ангулеван. — Эй, друзья мои, наш дорогой сеньор спасен!

И Ангулеван в восторге бросился на шею Тибо, повторяя:

— Ведите сюда козу, приятель, ведите вашу козу!

Башмачник вытащил из хлева блеющую козу.

— Держите ее покрепче за рога, — приказал ему Ангулеван. — И поднимите ей переднюю ногу.

Продолжая говорить, охотник вытащил из висевших у него на поясе ножен маленький нож и принялся тщательно точить его о брусок, на котором башмачник правил свои инструменты.

— Что это вы собираетесь делать? — спросил встревоженный этими приготовлениями Тибо.

— Как! — удивился Ангулеван. — Вы что, не знаете, что в сердце козы есть маленькая косточка в виде креста? Измельченная в порошок, она становится лучшим лекарством при апоплексическом ударе!

— Вы хотите убить мою козу! — воскликнул Тибо, разом отпустив рог и ногу несчастного животного. — Но я не хочу, чтобы вы ее убили, не хочу!

— Ай-яй-яй! — сказал Ангулеван. — Какие некрасивые вещи вы говорите, господин Тибо! Разве можно сравнить жизнь нашего доброго сеньора с жизнью этой презренной козы? Право же, мне стыдно за вас.

— Вам легко говорить. Эта коза — все, что у меня есть, все мое богатство. Она дает мне молоко, и я дорожу ею.

— Ну, господин Тибо, я уверен, что вы так не думаете; к счастью, сеньор барон вас не слышит: он очень бы огорчился, что ради его драгоценного здоровья приходится так торговаться с мужланом.

— Впрочем, — с издевательским смехом заметил один из охотников, — если метр Тибо так дорого ценит свою козу, что лишь монсеньеру под силу за нее заплатить, ничто не мешает ему завтра прийти в замок Вез и получить должок, а заодно и то, что ему недодали вчера…