Предтечи будущих побед - [38]

— А меня, стало быть, позвал в качестве катализатора своих мысленных процессов? — невесело хохотнул генерал, потягиваясь в кресле, как сытый котяра.

— В качестве моральной поддержки, — поджал губы Афанасьев.

— Ты сейчас хочешь с ним переговорить?

— Да. Затем и позвал тебя. Медлить с разговором — себе дороже.

— Хорошо. Пойдем тогда, — встал Рудов, одергивая попутно мундир. — Ты уже продумал сценарий беседы?

— Пока нет. Знаю только, что надо действовать с предельной осторожностью. Надо будет как-то полавировать, при этом не ущемить его в своих суверенных правах и в то же время как-то заинтересовать в продуктивности дружеских отношений. В общем, надо будет определяться по ходу беседы, какие темы стоит, а какие не стоит затрагивать.

Они вышли из кабинета и направились на пункт связи, по ходу обсуждая тактику поведения при ведении переговоров. Сзади плелся Коржик, на приличном удалении, чтобы дать возможность посекретничать первым лицам государства не сильно понижая голосовые интонации. Сегодня на пункте правительственной связи сидел не маститый полиглот Аполлинарий Захарович, а совсем еще молоденький и долговязый, как шест на ходулях, капитан с очками в тонкой металлической оправе.

— Здравия желаю, товарищ Глава Высшего Военного Совета! — по-уставному отбарабанил он, прикладывая руку фуражке и вытягиваясь во весь свой немалый рост.

— Экий, ты вымахал, сынок?! — не стал скрывать своего удивления Афанасьев, невольно задирая голову. — Ладно, вольно-вольно. Организуй-ка нам связь с президентом Белоруссии. Сможешь?

— Так точно! — опять вскинул руку к фуражке капитан с начищенными до нестерпимого блеска молниями в петлицах. — Разрешите начать установление связи?

— Давай. И вот еще что… Сделай так, чтобы и Сергей Иванович, — Афанасьев кивнул в сторону Рудова, — мог слышать нашу беседу, но без включения громкой связи. Возможно?

— Так точно! — опять вскинулся молодой связист. — Он может воспользоваться моим аппаратом.

— Вот и хорошо, — согласился Валерий Васильевич, усаживаясь в крутящееся кресло за столом, напротив, от основного пульта связи. Перед ним на столе располагался такой же телефонный аппарат, как и у оператора связи, разве что кнопок и тумблеров на нем было поменьше. Рудову стула не нашлось, и он был вынужден стоять рядом с оператором, ожидая, когда тот соединится с абонентом на том конце провода и передаст ему свою трубку. Капитан немедленно приступил к установлению межправительственной связи. Пока он щелкал кнопками на пульте и связывался с противоположной стороной, ожидал, пока доложат президенту о звонке, уточнял параметры и синхронизацию предстоящей записи, генералы потихоньку перешептывались, в свою очередь, намечая контуры предстоящего разговора. По тому, как подобрался на своем месте капитан, Афанасьев понял, что связь установлена, и абонент на том конце подошел к телефону. Афанасьев взял трубку в руку и приложил к уху. Свою трубку капитан передал Рудову, и тот сразу, на всякий случай прикрыл микрофон рукой, чтобы не выдать своего присутствия.

— Слушаю, — раздался на том конце хорошо известный всем голос правителя Белоруссии.

— Здравствуйте, Александр Григорьевич. Это Афанасьев Валерий Васильевич решил вас побеспокоить в этот час.

— А что это вдруг? — решил съехидничать «последний диктатор Европы». — Всего-то месяц прошел, как у руля власти встал и вдруг вспомнил ни с того, ни с сего, — сразу перешел на «ты» Батька.

— Прости, Александр Григорьевич, — тоже в свою очередь перешел на «ты» Афанасьев, сочтя это добрым для себя знаком. — Каюсь. Моя вина. Да и то сказать, сам ведь, небось, видишь, ни дня без приключений. Враги одолели не только с фронта, но и с тыла, только и успеваю поворачиваться. Забыл когда и спал больше пяти часов.

— Да-да, — притворно и слащаво согласился с ним белорус, — подумать только, даже и минутки времени не нашлось, чтобы поинтересоваться, что там с пострадавшим от теракта единственным союзником. Жив ли, здоров ли? Ни сочувствия, ни жалости. А ведь я привез на торжества своего самого любимого сына, который, кстати, тоже пострадал, — уже с нескрываемой обидой посетовал собеседнику Александр Григорьевич.

— И еще раз скажу, твоя правда, Александр Григорьевич, — не стал отпираться Афанасьев, но все же не удержался, чтобы не вставить «шпильку». — Да и смею ли я сомневаться в добром здравии того, над кем простер свою благословляющую длань сам Господь? — намекнул он на интервью президента сразу после прилета из Москвы.

— Да! Господь не оставляет своей милостью ни меня ни государство, врученное мне по Его воле, — не воспринял он подковырку российского коллеги.

— Все в руце Его, — не стал спорить Афанасьев, невольно ощущая себя в роли этой самой Божьей благодати.

— Так ты зачем позвонил мне, прости, запамятовал название твоей новой должности? — вдруг очнулся президент.

— Да, Бог с ними, с чинами-то, — как бы отмахнулся Афанасьев от такой мелочи, — не в них дело.

— А в чем же?

— Я тебе звоню, чтобы поговорить о том недоразумении, что произошло вчера вечером у вас с нашими гражданами.

— Ага! — в голосе Батьки послышались торжествующие обертоны. — Укусили, стало быть, петушка за мягкое гузнышко! А я-то все гадаю, по какой такой причине царь всея Руси снизошел до того, чтобы самолично позвонить какому-то там президенту?! Вон оно, оказывается, в чем тут дело.