Предтечи будущих побед - [40]

— Купить меня хочешь? — хмуро спросил президент.

— Нет, — просто ответил ему Афанасьев. — Просто не хочу, чтобы случайную трещинку в наших отношениях, некие шаловливые ручонки не расковыряли до состояния пропасти.

— Я уже дал предварительное согласие украинской стороне в том, что если за ними числятся преступления, то я их передам киевлянам, — все так же хмуро ответствовал Лукашенко.

— Прошу тебя не делать этого. Ты же понимаешь, что там с ними натворят. Пойди хоть немного мне навстречу, и я не останусь неблагодарным, — просительно и в то же время вкрадчиво проворковал русский диктатор. — Все мы люди и все под Богом ходим. А там, глядишь, и я тебе когда-нибудь пригожусь. А я не из тех, кто бросается такими словами впустую.

— Я запомню твои слова, Валерий Васильевич, — уже не с такой ершистостью в голосе, как прежде сказал Лукашенко.

— Я могу рассчитывать, что ты, Александр Григорьевич, учтешь мою просьбу о невыдаче парней украинцам и о допуске нашего консула к ним? — осторожно поинтересовался Афанасьев.

— Это зависит от многих обстоятельств, — подпустил интриги хитрый «колхозник».

— От каких именно? Я сделаю все, что от меня зависит.

— Завтра я пошлю к тебе своего Романа Александровича, так ты уж будь добр, прими его поласковей, да внимательно выслушай его пожелания в деле укрепления наших экономических связей.

— Роман Александрович, это…, - замялся Афанасьев, вспоминая кто бы это мог быть.

— Это Головченко. Премьер-министр Республики Беларусь. Вот видишь, как тебе твоя имперская спесь мешает замечать, что происходит у твоего единственного, который тебя еще пока не бросил, союзника.

— Где уж тут уследить за ними, если ты их как перчатки меняешь?! — проворчал Верховный. — За шесть лет, это, по-моему, уже четвертый вроде бы?

— В своем доме — я хозяин, — опять ощетинился Грыгорыч, — и только я имею право переставлять мебель по своему вкусу.

— Да, ради Бога! Поступай, как знаешь, — сразу стал успокаивать русский диктатор последнего европейского. — Примем мы твоего премьера со всей нашей лаской, а только и ты, Александр Григорьевич прояви ее, в свою очередь, по отношению к задержанным.

— Все зависит от них самих. Как будут сотрудничать со следствием, так мы к ним и отнесемся. Консула вашего я к ним не допущу на стадии предварительного следствия. Вот когда предъявим им обвинения, тогда и пусть общаются с ним.

— А если предъявлять будет нечего, тогда как? — потихоньку начал злиться Афанасьев и это Лукашенко сразу почувствовал, решив все же не зарываться в разговоре с тем, кто запросто может пальнуть парой ракет в соседнюю столицу.

— Не думаю, что предъявлять совсем уж будет нечего. Но даже если и так, то раньше 10-го августа, в любом случае, я их не отпущу, потому как, береженого Бог бережет.

— Ладно. Договорились. Тогда пусть ваша протокольная группа созвонится с нашей службой и договорится о визите твоего премьера. До свидания, Александр Григорич.

— И вам не хворать, — не слишком любезно отозвался президент.

Когда трубки на обоих концах невидимого провода были положены, Валерий Васильевич, тяжко отдуваясь, будто только что разгрузил вагонетку с углем, отер тыльный стороной ладони бисеринки пота со лба. Уже когда вышли с переговорного пункта, Афанасьев на ходу замотал головой:

— Вот и поговори с таким, — обращаясь как бы к самому себе, вымолвил он, уныло вздыхая. — Люди для него — мебелишка в будуаре стареющей красотки.

— Всегда завидовал твоей манере куртуазно обращаться. И где ты, Валерий Василич, слова такие находишь-то?! — с явным восхищением высказался по поводу разговора Рудов.

— А-а-а, — вяло отмахнулся тот в свою очередь. — Не обращай внимания. Не мое. Мопассан. «Милый друг», — отрывисто, как телеграф ответил он.

— Как думаешь, Валера, не обманет усатый? — спросил Рудов, широко шагая и размахивая в такт руками.

— По крайней мере, не убьет и не отдаст хохлам, — уверенно произнес Афанасьев. — Ему нужны заложники. Ими он и постарается прикрыться от нас, на всякий случай. Только вот боюсь, что о-очень не скоро он вернет их нам обратно. Хитрый «бульбаш» постарается превратить эту ситуацию в постоянную дойную корову. Ну да ладно, и на нашей улице когда-нибудь перевернется грузовик с пряниками.

— С картошкой! — ощерился Рудов, и они дружно, но как-то невесело засмеялись.

Где-то на полдороге, они распрощались. Рудову надо было заниматься своими делами, а Афанасьева ждали очередные бумажные дела.

III

Россия, г. Москва, Большой Кремлевский Дворец.

Ближе к вечеру Афанасьев засобирался в Кремль. По негласной, но всеми принятой традиции, в конце июля или в начале августа в Кремле должна была состояться церемония награждения выдающихся деятелей науки, производства и искусства. Правда. Новые власти на этот раз решили несколько скорректировать прежние обычаи, а потому отказались награждать государственными наградами и премиями артистов и прочих скоморохов от богемы, чем окончательно привели ее в уныние. По своей глупой наивности они считали себя никем иначе, чем путеводной звездой для быдловатого общества, представляя себя этакой неприкасаемой аристократией, а значит, несмотря на всю свою антинародную и антигосударственную деятельность рассчитывали на очередной дождь наград и званий. А не тут-то было. Еще за неделю до этого, вышло Постановление Кабинета Министров об отмене всех званий и наград в сфере искусства, а также льгот, связанных с этим. Отныне, все эти кривляющиеся на телеэкранах физиономии приравнивались ко всем остальным гражданам России, честно и скромно трудящихся в сферах отличных от ничегонеделанья. Надо ли говорить, какую волну гнева и неприятия подняли те, кто еще вчера считался элитой общественного сознания, формирующей облик среднестатистического потребителя жвачки, считавшей себя культурным слоем? Гневные коллективные письма, выступления по телевидению и радио с призывом к общественности отменить «антинародное» решение, буквально заполонили все масс-медиа. Но хунта и ухом не повела на эти эскапады. Как ни странно, но народ не поддержал своих любимцев, согласившись с тем, что скоморохам достаточно тех денег, которые они гребут с «левых» концертов, а если они начинают путать берега, то их иногда следует и сковородкой по морде приголубить.