Предотвращенный Армагеддон. Распад Советского Союза, 1970–2000 - [68]

Рыночный ленинизм

«Ленин жил, Ленин жив, Ленин будет жить!»; «Ленин живее всех живых!» Такие вездесущие лозунги в числе прочих украшали многие советские здания. Но в отличие от других, эти два необъяснимым образом оказались истинными. Ленин по-прежнему периодически возвращается, чтобы проинспектировать творение своих рук. Вспомним, что именно чтение Ленина еще при жизни Сталина сформировало мышление молодого Михаила Горбачева, а после смерти Сталина вновь и вновь воздействовало на бесчисленное множество советских людей. В послесталинскую эпоху могло показаться, что главная загадка заключается в том, сможет ли Советский Союз реформироваться. Но эта формулировка была неверной. Вопрос следовало ставить таким образом: учитывая перемены в капиталистическом мире в результате Второй мировой войны (от фашизма и Великой депрессии к демократии и консюмеризму среднего класса), сможет ли советский социализм стать на путь реформ, которые сделают его более конкурентным и стабильным в международном отношении? Ответ на этот вопрос, как показали драматические события 1989–1991 годов, оказался недвусмысленно отрицательным, поскольку опробованный путь реформ — социализм с человеческим лицом, воспринимавшийся как возврат к ленинским истокам, — был саморазрушительным. Но несмотря на это, ленинизм в скорректированной форме продолжал существовать. Китай начиная с конца 1970-х демонстрировал, что существует стабильный и безопасный путь реформ, проводимых компартией: усиление ее политического контроля и одновременно переход к рыночной экономике.

В отличие от российского нэпа 1920-х, который был частичным и временным отходом от нерыночной экономики, Китай Дэн Сяопина уверенно продвигался к полномасштабному капитализму. Советский же истеблишмент — и реформистский, и консервативный — был не готов к такому шагу вплоть до тех пор, когда уже не стало слишком поздно. Но в то время как горбачевское возрождение ленинизма не сработало — или скорее сработало настолько хорошо, что сам ленинизм исчез, — китайский рыночный ленинизм работал как в сказке. В 2008 году Китай без опоры на какие-либо институты правового государства имел позади уже три десятилетия экономического роста по 10 % ежегодно, что доказывало: страна может добиться очень значительных успехов, открывшись лишь экономической глобализации и сопротивляясь соответствующей политической трансформации. Сегодняшняя Россия, во многом подобно Китаю, сочетала относительно открытую рыночную экономику, интегрированную в глобальный рынок, с авторитарной (немного в меньшей степени, чем в Китае) политической системой. В итоге возникла новая загадка: способен ли авторитаризм в ориентированной на рынок России оставаться стабильным в условиях, когда большинство наиболее богатых и могущественных стран мира представляют собой демократические и правовые государственные системы?

Ни одна страна, которой нефть приносила более трети экспортных доходов, так и не смогла совершить прочного перехода к настоящей демократии[202]. Россия в основном стала тем, чем и должна была стать, — и будет оставаться такой вплоть до тех пор, пока альтернативные формы энергии не заменят в глобальном масштабе нефть и газ. И все же подобно тому, как демократии отличаются друг от друга по качеству управления, так и авторитаризм существует во множестве вариантов, более или менее эффективных с точки зрения разнообразных вызовов, которые современность предъявляет к управлению, более или менее гибких и способных к адаптации[203]. Долговременные превратности рыночного ленинизма в России (после заката социализма) или в Китае нам еще только предстоит увидеть, даже если до сей поры их признаки еще не проявили себя. Разумеется, между этими двумя гигантами существовали важные различия. В Китае Ленин (как и Мао) оставался источником легитимности. Российская власть практиковала нечто близкое ленинистской монополистической политике, но для нынешних обитателей Кремля Ленин, по-прежнему лежащий в гранитном Мавзолее на Красной площади, олицетворяет собой лишь катастрофическое прошлое.

В геополитическом отношении российская элита наблюдала, как либеральные державы вместо того, чтобы осуществлять давление на Китай, вынуждены демонстрировать ему знаки внимания благодаря его экономической мощи и национальному благосостоянию. Однако Москва склонна упускать из виду, что, добиваясь международного веса, Китай преуменьшал свои амбиции. Пекин, в отличие от Москвы, не ренационализировал свои природные ресурсы — нефть, газ, уголь — и другие крупномасштабные стратегические отрасли экономики, потому что китайское государство в свое время не спешило приватизировать их, зато вынуждало крупные государственные компании улучшать свои экономические показатели, ставя их в условия жесткой конкуренции на внутреннем и международном рынках и признавая, что страна не может модернизироваться без Европы и США. Разумеется, многие в Китае, как и в Москве, подозревали Соединенные Штаты в некоем заговоре с целью установить контроль над всей планетой и не давать другим странам развиваться. Однако в отличие от Москвы Пекин шел на многочисленные компромиссы с Вашингтоном (существовавшие внутри страны националистические настроения скорее, наоборот, вызывали жесткую реакцию со стороны китайских властей). Российская же правящая элита, кажется, так и не пожелала усвоить то, что можно назвать азами геополитики: все великие державы (как демократические, так и авторитарные), которые пытались действовать в одиночку, без союзников или выступать против США (Германия, Япония, Советский Союз), проигрывали, а те, что налаживали тесное сотрудничество с Вашингтоном, в общем развивались довольно успешно