Предисловие к повестям о суете - [6]

Синонимы изобретаются с разными целями, производные же слова бывают первично производными (как, скажем, связь отец, зачинатель, — и сын, зачатый им и родившийся от него) и не-первично производными (как, скажем, связь отец, тот же самый зачинатель, — и внук; особенно, если внук родился не от упомянутого сына, «законного», а от другого, зачатого в левую минуту и случайно; с соседкой или с сослуживицей.) Исконный, первичный, «смысл» существования мелок: это суета по его продлению.

Никакого иного сущностного смысла пока не обнаружено. Всё прочее — мифы. И поскольку суть в «малом», то в нём заключена не только истина, но и — «великое».

*****

Что же в таком случае делать с тем, что всю дорогу и все именуют великим? С тем, что давно и всюду обрело статус незыблемых истин?

Ответствовать на подобный вопрос следует в зависимости от того — кто спрашивает.

Если — «общество» (человечество, государство, семья и пр.), отвечать нельзя. И не потому, что каждый ответ будет столь же глупым, сколь неумно, скажем, предположить, будто умей богатые нанимать бедных умирать вместо себя и щедро за это платить, то бедные прекрасно бы жили. «Обществу» отвечать не надо просто потому, что истинные, самые сущностные, условия человеческой жизни от него не зависят. Всё, в чём человек зависит от общества, не есть первичные условия. Да, социальное окружение может изменять человека сегодня быстрее, чем гены, но оно не может изменить природы человека. Если же «вдруг» и изменит, то это будет уже не человек. А нечто иное.

Именуемое «великим» или «незыблемо истинным» именуется так «обществом». Это оно возвело одно или другое в ранг великого и истинного. И сделало это не с позиций человека, а с позиций общества, — того или иного сборища человеков. Знают, однако, «даже» физики, что атомы в молекуле (в окружении себе подобных) ведут себя «неестественно». Предоставленным же себе, им чужды «предубеждения»…

Исходя из этого, ответ на вопрос, поставленный в начале этой главки, прост, как сама жизнь. Именуемое «великим» следует переименовывать в «не-великое» (простое, такое же, как всё остальное), а то, что кажется незыблемым, — в «зыблемое». Хотя, как водится, заявление типа «ангелов нету» вызывает протест даже у атеистов, за развенчание «великого» или «истинного» никому из нас обижаться не следует.

Только в случае этого развенчания мы и оказываемся в положении, позволяющем нам не лгать самим же себе. Только в этом случае возможно избавиться от всех тех химер сознания, которые лишают его трезвости и чистоты. В любом же ином случае мы «упражняем», как выразился бы Ницше, волю к самообману.

Избавленность от химер сознания — дело, впрочем, рискованное. Риск (но и надежда) в том, что мы станем неспособны (или: обретём неспособность) понимать гораздо больше вещей, чем «понимаем» сегодня. Сегодня, например, мы «понимаем», что время движется вперёд со скоростью двадцати четырёх часов в сутки. Но с этой скоростью движется вперёд не время, а календарь. Время же, во-первых, движется не только вперёд, а, как звёзды в космосе, — во всех направлениях. Но главное — мы поймём, что время, даже обеденное или отпускное, это — иллюзия. И поэтому неправомерно задаваться такими вопросами, как: А с какой скоростью движется время? Природа не «знает», будто у неё есть время, а у времени — скорость. «Знаем» об этом только мы, «поэты»: «За солонкой пустой, потемневшей побелкой — всюду жизни исчезнувшей след…» (Тот же поэт, кстати, увидел и правду: «И видна за окном, за небесным порогом, часть пространства, которая занята Богом, а тебе, человеку, да будет итогом только время, которого нет.» Или: «Вечность ждёт, а время говорит на языке, украденном у Бога».) Риск избавления от химер нашего знания заключается в том, что мы можем уподобиться самой природе, которой ничто «невдомёк». Но она и не переживает по этому поводу. Она спокойна и равнодушна.

Этому нам и следует учиться у неё. Хотя мы уже сейчас способны её «перещеголять», то есть даже наслаждаться незнанием, — именно равнодушие перед лицом непонятного и способно хоть когда-нибудь вывести нас к новой системе «переживаний». Кто-то из философов признался, что, хотя всю жизнь дважды два есть четыре, он надеется, будто на будущей неделе результат будет иным. Под равнодушием как путём к новой системе «переживаний» я понимаю и неприсутствие надежды на будущую неделю. А под новой системой «переживаний» — ту систему ценностей, которая зиждется не на борьбе, предполагает не её, не противопоставление чего-то чему-то, а более «простую», более естественную для природы, точнее, единственно естественную для неё вещь, — пребывание. Мир.

Сознаём мы или нет, жизнь каждого из нас, воспитанных обществом созданий, подчинена метафизическому суеверию (тут лучше сказать, — суетноверию), будто мир зиждется на ките существования противоположных ценностей. И (или) причинно-следственных связей. Мир, между тем, об этом не подозревает. Чего он не делает из самого веского соображения: этот кит существует только в нашем помине. И он (или иже с ним) поддерживает не мир, а куда более легковесную и беспомощную субстанцию: наш же мозг в черепных коробках.