Предисловие к повестям о суете - [8]

Шрифт
Интервал

Научит, например, тому, что, говоря о мышлении, ум (логика) не лучше глупости (не-логики).

Что одна из причин почему минувшие тысячелетия так ничто и не изменили в человеке заключается как раз в его безотчётном доверии к рассудку и в отрешении от иных (не-логических, сверх-логических) способов связи с миром. Что мудрость природы состоит в незнакомстве с мудрствованием, в неспособности ставить что-нибудь одно выше чего-нибудь иного, в неумении вычленять часть из целого. Центр и провинцию. Запад и Восток. Рассудок и чувство. Век и мгновение.

Печальная улыбка научит и тому, что будущее не лучше прошлого. Хотя бы потому, что мы вычленяем их, будущее и прошлое, из существования, которое по природе своей вычленения не знает.

Что разрушать социализм было не лучше, чем было или будет разрушать капитализм.

Даже никак не лучше. Пусть, например, капитализм основан на умножении, а социализм на делении, и пусть оба упражнения чреваты ошибками, социализм куда героичнее и романтичнее. Трагичнее. И пусть в минувшем столетии он успел, как считается, погибнуть, за короткий свой век оказался поневоле и более благородным: спас врага тем, что тот в страхе перед ним вынужден был… облагородиться.

Правда, не настолько, чтобы перестать быть чем является — врагом всему, что мешает не человеку, а капиталу.

Печальная улыбка научит нас и тому, что оптимизм не лучше пессимизма. Поэтому они постоянно и сменяют друг друга в душе или в обществе. В минувшем столетии оптимизм продержался дольше, чем обычно. Но, как оказалось, лишь для того, чтобы сменивший его пессимизм стал мрачнее. Дела обстояли дурно, но, согласно летописям, эпидемия оптимизма охватила всё человечество: надо больше трудиться, яростней бороться — и детям будет лучше, чем нам. Когда же наконец такая возможность (всеобщего экономического благоденствия) возникла, зашевелился и чёрный призрак пессимизма, — тень, сгущающаяся теперь всюду. Сгущается она ещё и потому, что, как «выяснилось», всеобщее благоденствие требует от уже благоденствующих недающейся им упражнённости в делении. (За последние тридцать лет соотношение доходов богатых и бедных увеличилось в мире с 13:1 до 60:1.) Предсказания скорого конца света обрели универсальную популярность ресторанов «Макдональдс».

Есть категория мудрецов, настаивающих на том, будто всё на свете, в том числе и сам свет, обладает каким-то смыслом. Мироздание, по их мнению, обретёт свой главный смысл не раньше, чем после того, как ему придёт конец. Всеобщий апокалипсис оправдан, дескать, и тем, что избавит нас от неудобств «персональной» смерти. Хотя избавит он нас и от персональной ответственности за что-либо вообще, мне лично ближе совет не надеяться на конец света. Хотя бы потому, что надежда на катастрофу, как говорил ещё Бодлер, — банальнейшее из занятий. Куда занимательней предположить, что она уже произошла.

Что же касается тех, кто не способен жить без надежд, им следовало бы угомониться, ибо возвращение оптимизма неизбежно. Оптимизм неминуем уже потому, что размышления о грядущем наводят на пессимизм. Пессимизму же смотреться некуда, кроме как в самое дно пропасти надежды. Это дно всплывёт отнюдь не из-за того, что дела пойдут лучше. Они могут пойти ещё хуже, но выход единственный — в оптимизм. Ибо единственная же альтернатива неестественна для человека, — самоубийство.

Список вещей, которые не лучше друг друга, можно продолжать почти бесконечно. До той самой черты, когда — в силу инерции мышления — следовало бы заключить: существование не лучше не-существования.

Впрочем, так оно и есть: существование не лучше не-существования. Но так оно есть только с точки зрения мышления. Не с точки зрения существующего человека.

Поэтому и правильно, что жизнь и размышления о ней — совершенно разные вещи. И разные они не потому, что мыслим мы в целом, а живём в деталях. Эти вещи различаются гораздо резче, чем целое и деталь.

Извечная суетность человека выказывает себя не только в том, что он существует.

И не только в том, что пытается это осмыслить. Но и в том, что стремится эти две самые «большие разницы» совмещать. Более большие, повторяю, чем разница между общим понятием «суета» и любым конкретным понятием. Например, — «майонез»…


Еще от автора Нодар Джин
Повесть о любви и суете

Нодар Джин родился в Грузии. Жил в Москве. Эмигрировал в США в 1980 году, будучи самым молодым доктором философских наук, и снискал там известность не только как ученый, удостоенный международных премий, но и как писатель.Романы Н. Джина «История Моего Самоубийства» и «Учитель» вызвали большой интерес у читателей и разноречивые оценки критиков. Последнюю книгу Нодара Джина составили пять философских повестей о суетности человеческой жизни и ее проявлениях — любви, вере, глупости, исходе и смерти.


Повесть о вере и суете

Нодар Джин родился в Грузии. Жил в Москве. Эмигрировал в США в 1980 году, будучи самым молодым доктором философских наук, и снискал там известность не только как ученый, удостоенный международных премий, но и как писатель. Романы Н. Джина «История Моего Самоубийства» и «Учитель» вызвали большой интерес у читателей и разноречивые оценки критиков. Последнюю книгу Нодара Джина составили пять философских повестей о суетности человеческой жизни и ее проявлениях — любви, вере, глупости, исходе и смерти.


Я есть кто Я есть

Д-р Нодар Джин (Джинджихашвили) родился в Грузии в семье раввина (дед) и юриста (отец). В 1963 г. закончил филологический факультет Тбилисского университета, а в 1966 г. — московский ВГИК. В 1968 г. защитил кандидатскую диссертацию по эстетике, а в 1977 г. стал самым молодым доктором философских наук в истории СССР. Работал в Институте философии АН СССР, в МГУ и ТГУ. Автор многих исследований по философии и истории культуры, по эстетике и психологии. С 1980 года живет в США. Профессор философии, в 1981 г. он стал лауреатом Рокфеллеровской премии по гуманитарным наукам.


И. Сталин: Из моего фотоальбома

Иосиф Сталин… Минуло уже полвека после его смерти, но и сейчас кто-то произносит это имя с восхищением («отец и учитель»), а кто-то — с ненавистью («тиран и деспот»). О нем написаны сотни книг, тысячи статей. Мы знаем почти все о его деяниях, но… почти ничего о мыслях и чувствах. Близких друзей у Сталина не было. Дневников, которым люди доверяют самое сокровенное, он не вел…А если бы вел? Если бы обнаружились записи, в которых день ото дня властелин огромной страны фиксировал потаенное? Если бы он выплеснул на бумагу все свои страхи, сомнения, печали, мечты? Мечты не о «строительстве коммунизма в мировом масштабе», а о простой жизни с ее радостями и горестями.


Повесть о глупости и суете

Нодар Джин родился в Грузии. Жил в Москве. Эмигрировал в США в 1980 году, будучи самым молодым доктором философских наук, и снискал там известность не только как ученый, удостоенный международных премий, но и как писатель. Романы Н. Джина «История Моего Самоубийства» и «Учитель» вызвали большой интерес у читателей и разноречивые оценки критиков. Последнюю книгу Нодара Джина составили пять философских повестей о суетности человеческой жизни и ее проявлениях — любви, вере, глупости, исходе и смерти.


Повесть о смерти и суете

Нодар Джин родился в Грузии. Жил в Москве. Эмигрировал в США в 1980 году, будучи самым молодым доктором философских наук, и снискал там известность не только как ученый, удостоенный международных премий, но и как писатель. Романы Н. Джина «История Моего Самоубийства» и «Учитель» вызвали большой интерес у читателей и разноречивые оценки критиков. Последнюю книгу Нодара Джина составили пять философских повестей о суетности человеческой жизни и ее проявлениях — любви, вере, глупости, исходе и смерти.


Рекомендуем почитать
Я уйду с рассветом

Отчаянное желание бывшего солдата из Уэльса Риза Гравенора найти сына, пропавшего в водовороте Второй мировой, приводит его во Францию. Париж лежит в руинах, кругом кровь, замешанная на страданиях тысяч людей. Вряд ли сын сумел выжить в этом аду… Но надежда вспыхивает с новой силой, когда помощь в поисках Ризу предлагает находчивая и храбрая Шарлотта. Захватывающая военная история о мужественных, сильных духом людях, готовых отдать жизнь во имя высоких идеалов и безграничной любви.


С высоты птичьего полета

1941 год. Амстердам оккупирован нацистами. Профессор Йозеф Хельд понимает, что теперь его родной город во власти разрушительной, уничтожающей все на своем пути силы, которая не знает ни жалости, ни сострадания. И, казалось бы, Хельду ничего не остается, кроме как покорится новому режиму, переступив через себя. Сделать так, как поступает большинство, – молчаливо смириться со своей участью. Но столкнувшись с нацистским произволом, Хельд больше не может закрывать глаза. Один из его студентов, Майкл Блюм, вызвал интерес гестапо.


Три персонажа в поисках любви и бессмертия

Что между ними общего? На первый взгляд ничего. Средневековую принцессу куда-то зачем-то везут, она оказывается в совсем ином мире, в Италии эпохи Возрождения и там встречается с… В середине XVIII века умница-вдова умело и со вкусом ведет дела издательского дома во французском провинциальном городке. Все у нее идет по хорошо продуманному плану и вдруг… Поляк-филолог, родившийся в Лондоне в конце XIX века, смотрит из окон своей римской квартиры на Авентинский холм и о чем-то мечтает. Потом с  риском для жизни спускается с лестницы, выходит на улицу и тут… Три персонажа, три истории, три эпохи, разные страны; три стиля жизни, мыслей, чувств; три модуса повествования, свойственные этим странам и тем временам.


И бывшие с ним

Герои романа выросли в провинции. Сегодня они — москвичи, утвердившиеся в многослойной жизни столицы. Дружбу их питает не только память о речке детства, об аллеях старинного городского сада в те времена, когда носили они брюки-клеш и парусиновые туфли обновляли зубной пастой, когда нервно готовились к конкурсам в московские вузы. Те конкурсы давно позади, сейчас друзья проходят изо дня в день гораздо более трудный конкурс. Напряженная деловая жизнь Москвы с ее индустриальной организацией труда, с ее духовными ценностями постоянно испытывает профессиональную ответственность героев, их гражданственность, которая невозможна без развитой человечности.


Терпеливый Арсений

«А все так и сложилось — как нарочно, будто подстроил кто. И жена Арсению досталась такая, что только держись. Что называется — черт подсунул. Арсений про Васену Власьевну так и говорил: нечистый сосватал. Другой бы давно сбежал куда глаза глядят, а Арсений ничего, вроде бы даже приладился как-то».


От рассвета до заката

В этой книге собраны небольшие лирические рассказы. «Ещё в раннем детстве, в деревенском моём детстве, я поняла, что можно разговаривать с деревьями, перекликаться с птицами, говорить с облаками. В самые тяжёлые минуты жизни уходила я к ним, к тому неживому, что было для меня самым живым. И теперь, когда душа моя выжжена, только к небу, деревьям и цветам могу обращаться я на равных — они поймут». Книга издана при поддержке Министерства культуры РФ и Московского союза литераторов.


Повесть об исходе и суете

Нодар Джин родился в Грузии. Жил в Москве. Эмигрировал в США в 1980 году, будучи самым молодым доктором философских наук, и снискал там известность не только как ученый, удостоенный международных премий, но и как писатель. Романы Н. Джина «История Моего Самоубийства» и «Учитель» вызвали большой интерес у читателей и разноречивые оценки критиков. Последнюю книгу Нодара Джина составили пять философских повестей о суетности человеческой жизни и ее проявлениях — любви, вере, глупости, исходе и смерти.