Предательство Тристана - [168]

В другом крыле обитали отсутствующие в настоящее время дети. Еще одно крыло, которое, как это было сразу видно, использовалось значительно реже и, несомненно, предназначалось для гостей.

Именно тут и должна была находиться Лана.

Все, что Меткалф знал о фон Шюсслере, говорило ему, что здесь, в семейном поместье, пропитанном духом баронского снобизма, он и Лана будут спать в разных комнатах. Лана обязательно настояла бы на этом.

Из-под одной из прекрасно отполированных дверей каштанового дерева выбивалась полоска света. Ее красноватый оттенок сказал Меткалфу, что это комната Ланы. Она находилась там, лампа была прикрыта ее любимым шарфиком; возможно, она читала.

Но была ли она на самом деле одна?

Рядом с дверью стоял накрытый салфеткой официанта поднос, на котором лежали смятая полотняная салфетка, стояли хрустальный стакан, серебряный кувшинчик для воды и пустой бокал из-под шампанского. Всех предметов было по одному – это он сразу заметил.

Она была здесь, и она была одна.

Он повернул бронзовую ручку и медленно отворил дверь.

И сразу услышал ее голос:

– Руди? Это ты?

Меткалф ответил лишь после того, как вошел в комнату и закрыл за собой дверь. Комната была роскошно отделана резным деревом, потолок пересекали могучие балки, по стенам висели тяжелые гобелены. Лана сидела в середине огромной кровати с балдахином, вокруг лежало множество подушечек. Она казалась такой же ослепительной, как и в тот раз, когда он впервые увидел ее на сцене. В шелковом пеньюаре абрикосового цвета, с лебединой шеей, стройность которой выгодно подчеркивали рассыпавшиеся черные как вороново крыло волосы, она была великолепна. Ее лицо ярко зарделось, она издала сдавленный крик и протянула руки к бежавшему к ней Меткалфу.

– Стива, мой золотой! – воскликнула она. – А я боялась, что никогда больше не увижу тебя!

– От меня не так-то просто избавиться, – ответил он и закрыл ей рот долгим страстным поцелуем.

Оторвавшись от нее, он увидел на ее глазах слезы.

– Как ты сюда попал? Как ты оказался в Берлине? – Она понизила голос до шепота. – Зачем ты здесь?

– Я услышал, что ты должна была танцевать сегодня вечером. Ты же знаешь, что, когда я нахожусь в городе, никогда не пропускаю твои спектакли.

– Нет, – ответила она и покачала головой, давая понять, что не приемлет его шутливого тона. – Ты приехал из-за документов. Дело серьезное – я вижу это по твоим глазам, Стива. – Ее голос задрожал и сорвался. – Что произошло? Возникли какие-то проблемы?

Меткалф больше не мог заставить себя лгать ей, и так лжи было уже слишком много.

– Дай рученьку, – ласково сказал он, взяв обеими ладонями ее мягкую благоухающую руку. Сев на край кровати рядом с нею, он негромко заговорил: – Для тебя небезопасно оставаться в Москве. Я хочу, чтобы ты покинула ее.

– Бежать из страны? – Ее глаза широко раскрылись и засверкали еще ярче.

– Это, вероятно, твой последний шанс. Вряд ли тебе позволят еще раз выехать за границу.

– Стива, голубчик, я уже не раз говорила тебе: Россия – моя родина. Я не смогу без нее.

– Она навсегда останется твоей родиной. И навсегда – частью тебя. Ланушка, родину ничто не может вырвать из тебя. Это пребудет неизменным. Но, по крайней мере, ты будешь жива и свободна!

– Свободна… – горько начала она.

Меткалф перебил ее:

– Нет, Лана. Выслушай меня. Ты не знаешь, что такое свобода. Ни один человек, рожденный и выросший в тюрьме, не может осознать, что это тюрьма.

– «Каменные стены – еще не темница, – процитировала она какое-то стихотворение. – И железные прутья – не клетка, если я свободна в моей любви».[102]

– Но ты-то не свободна в своей любви, Лана! Даже в этом!

– Мой отец…

– И это тоже ложь, Лана.

– О чем ты говоришь?

– Не было никакого заговора. Все «документальные свидетельства» были от начала до конца состряпаны нацистами, чтобы обезглавить Советские Вооруженные Силы. В СС хорошо знали, до какого безумия Сталин может дойти в своей подозрительности, знали, что он готов в любом и каждом увидеть предателя, и поэтому они изготовили фальшивую переписку, которая якобы велась от имени высших командиров Красной Армии.

– Это невозможно!

– Лана, нет ничего невозможного, когда речь заходит о воображении параноика. Твой отец может втайне ненавидеть Сталина, как и любой нормальный человек, но он никогда не готовил заговоров против него.

– Ты это знаешь?

– Да, я это знаю.

Светлана грустно улыбнулась.

– Как хорошо было бы надеяться, что теперь он окажется в безопасности.

– Увы, – отозвался Меткалф, – он живет на заимствованное время, и кредит скоро закончится.

– Ты помнишь дуэльные пистолеты моего отца?

– Те, которые когда-то принадлежали Пушкину?

– Да. Ну так вот, он когда-то сказал мне, что в те времена, когда еще дрались на дуэли, такие пистолеты имели, наверно, не менее ста тысяч человек. А сколько же дуэлей на самом деле состоялось за все эти годы? Может быть, тысяча. Смысл владения дуэльными пистолетами и выставления их напоказ, сказал он, состоял в том, чтобы предупредить потенциальных врагов, что им не следует бросать вам вызов, потому что вы готовы сражаться.

– Твой отец готов сражаться?

– Он готов, да… но… умереть, – прошептала она.