Предательница. Как я посадила брата за решетку, чтобы спасти семью - [22]

— Мне велено передать тебе впредь не говорить ничего подобного.

Девушка запаниковала.

— Ас, я ни слова никому не скажу, правда. Можешь сказать ему, что я не вообще про него не говорю? Что ему теперь нужно? Мы с Норой?

Мысль о том, что он считает ее предательницей, внушила Фрэнсис неподдельный ужас. Она испугалась за своего ребенка. Соня стояла рядом, оторопев от угрозы, направленной на ее дочь.

— Не переживай по этому поводу. Рассосется, — сказала я Фрэнсис как можно более непринужденным тоном.

Она посмотрела мне в глаза, и мне стало понятно, что она не принимает эту ложь.

— Ты знаешь, что это не так, Ас. Меня не проведешь. Я его знаю. И ты знаешь, что это не рассосется.

— Фрэн, ты права. Но, поверь мне, все будет нормально. Я обещала заботиться о тебе. Я поклялась твоему папе присматривать за тобой. Было когда-то по-другому?

— Нет, — всхлипнула она.

— Было когда-нибудь, чтобы я не сдержала обещания?

— Нет.

— Раз так, то если я сказала, что прослежу, чтобы у тебя все было хорошо, значит, так оно и будет. Веришь мне?

— Да, верю, — тихо сказала Фрэнсис.

Я посмотрела на Соню.

— Я дам ему это сделать, — сказала я ей, и она сразу поняла, что я намекаю на свое общение с Департаментом юстиции.

— Все будет хорошо, — снова обратилась я к Фрэнсис. Я пыталась умерить ее тревогу, но тщетно: в глазах ее стоял страх.

Мое сердце обливалось кровью.

* * *

Я поехала к Виму убеждать его, что Фрэнсис впредь никому ничего не скажет.

— Уж конечно, ради себя и своей матери она постарается, — сказал он с явным удовольствием от того, какой ужас он способен внушать людям.

На данный момент проблема была решена. Но пройдет время, и Вим снова возьмется за свое. Он — как злая собака, от которой нужно оберегать детей, поскольку она кусается.

Злую собаку ликвидируют или навсегда помещают в клетку.

Ликвидировать Вима законным путем было нельзя, но вот возможность запереть его в клетку существовала. Однако для этого мне требовалась помощь Департамента юстиции.

Еще накануне мысль о сотрудничестве с Департаментом юстиции выглядела гадко, но после событий сегодняшнего дня я понимала, что других вариантов нет. Я обязана сделать это ради Фрэнсис, ради нас самих и ради всех остальных людей.

На следующий день я отправила эсэмэску своему контакту в отделе уголовного розыска (ОУР): «Среда, там же, тогда же, те же собеседники?» И незамедлительно получила ответ: «Отлично. То же время, те же люди. Только другое место. Дам знать завтра. Приятного вечера».

Беседа с женщинами, которых мы с Соней прозвали «Эти Две», состоялась в том же месте, что и раньше, и мне пришлось пройти через такую же нервотрепку, чтобы оказаться там без риска попасться на глаза Виму.

Добравшись до места, я увидела Мишель и проследовала дальше к лифту. Мы поднялись в гостиничный номер, где нас ждала Манон.

— Рада, что ты пришла, — сказала она.

На этот раз я и сама была рада, поскольку страх Фрэнсис не выходил у меня из головы. Они спросили, готова ли я обсуждать с представителями ОУР подробности перехода в статус особого свидетеля. И предложили обозначить возможные темы моих показаний.

До этого момента я не рассказывала, что мне известно о конкретных событиях. Я сделала ряд туманных намеков на роль Вима в некоторых убийствах, но не сказала, в каких именно, и тем более не говорила, что знаю какие-то детали. Я хотела бы обсуждать все это с их начальником — государственным обвинителем от ОУР. Я была крайне осторожна в том, что касалось предоставления информации.

Женщины сказали, что передадут мои слова руководству и организуют встречу.

— Надеюсь, что долго ждать не придется, — сказала я, на чем мы и расстались.

В этот вечер я ожидала появления Вима, но все было спокойно.

В 6.30 утра на следующий день я ждала его, полностью одетая и готовая к выходу. Постоянно опасаясь полицейского налета, Вим вставал в пять утра и отправлялся в путь. Ему не хотелось, чтобы его застали врасплох спящим, поэтому он выдвигался очень рано утром. В это время суток заехать можно к очень немногим людям, и я — одна из них.

Я всегда старалась сделать так, чтобы Вим не застал меня в халате, поскольку мне нужен минимум час, чтобы привести себя в порядок перед выходом, и мне не хотелось оставлять его без присмотра, поскольку он наверняка стал бы рыться в моих вещах. Он всегда так поступает с хорошо знакомыми людьми.

— Все нормально, да? Тебе же нечего скрывать, правда же? — с деланым удивлением заявлял он.

Однако этим утром ничего не произошло. Он не появился и на следующий день, и через день от него не было ни слуху ни духу. И я забеспокоилась по-настоящему.

Парадоксальным образом не видеть его было еще хуже, чем общаться с ним. Я предпочла бы, чтобы он появлялся на моем крыльце ежедневно в 6.30 утра, чем вообще ничего о нем не слышать. При личной встрече я, по крайней мере, могла наблюдать его реакции, понимать, что ему известно и доверяет ли он мне по-прежнему. Не встречаясь с ним, я лишалась такого способа контроля и представления о его мыслях и планах. Может быть, он не появляется, потому что уже знает о моих разговорах с Департаментом юстиции? Может быть, он не хочет появляться, «когда что-то должно произойти», как он меня неоднократно предупреждал.