Предательница. Как я посадила брата за решетку, чтобы спасти семью - [23]

Следующим утром в 6.30 раздался звонок в дверь. Да, он вернулся! Я побежала вниз, открывать.

— Доброе утро, братишка! — весело воскликнула я, на какую-то секунду испытав неподдельную радость увидеть его после нескольких дней напряженного ожидания. Я посмотрела Виму в глаза, чтобы уловить, нет ли в них какого-то недоверия. Мне показалось, что нет.

— Привет, сестренка, прогуляемся? — спросил он.

— Конечно. Давно не виделись.

— Не мог. Дела были.

Я внимательно наблюдала за ним во время прогулки. Старалась понять, не вычислил ли он меня, следя за его интонациями, взглядом, жестами, реакциями и темами разговора. Он показался мне спокойным, и было не похоже, что он что-то подозревает. Я решила, что пока ему ничего не известно.

Я пережила вторую беседу с Департаментом юстиции. Женщины, с которыми я разговаривала, пока меня не «слили». Я не хотела торопиться с выводами, но, похоже, они держали слово.

Вернувшись домой, я включила одноразовый мобильник, купленный для связи с людьми из ОУР. Я не звонила им с личного сотового, поскольку он был зарегистрирован на мое имя. Связать звонок с одноразового мобильника со мной было бы невозможно. Я хотела свети все следы к минимуму. Все-таки это были полицейские, так что я соблюдала осторожность.

Оказывается, мне прислали дату и время. Встреча с руководством ОУР была назначена.

В глубине души (Три теплых воспоминания)

Наш дом на улице Ээрсте Эгелантиерсдварстраат был включен в реестр памятников архитектуры и подлежал реновации за счет городского совета Амстердама. Нас временно переселили на улицу Эгелантьерсграхт. «Временно» растянулось на четыре года.

Соне, Герарду и мне отвели комнату на первом этаже. Моя кровать была у окна с видом на канал и церковь Вестерторен. Вим уже стал подростком, и у него была собственная небольшая комнатка. Гостиная находилась этажом выше, а спальня родителей была на верхнем этаже, под крышей.

— Асси, проснись. Смотри, что я тебе принес, — прошептал Вим, чтобы не разбудить остальных.

Мне было, наверное, немногим больше десяти лет, и он часто будил меня среди ночи и ложился рядом. Часто он приносил что-нибудь — шоколадку или какую-нибудь другую сладость.

На этот раз он принес мне толстую плитку шоколада и игрушку — желтую птичку с оранжевыми хохолком и крылышками.

— Это тебе. Я ее выиграл на ярмарке, — прошептал он.

— Такая миленькая, — восторженно шепнула я.

— Двигайся, — сказал он и улегся рядом.

Он, как всегда, попросил почесать ему спину, что я и делала, жуя шоколадку.

— Нравится? — спросил он, явно довольный тем, что порадовал меня.

— Еще бы!

Эти маленькие тайны были невероятно волнительными. Если бы нас услышал отец, разразился бы дикий скандал, но Вим все равно это делал. Он шел против отцовской воли, и я с ним за компанию.

* * *

В подростковом возрасте мне, как в свое время и Виму, стало трудно мириться с отцовским всевластием. Следствием этого стал конфликт, после которого мне пришлось тринадцати лет уйти из дому. А затем мама, Соня, Герард и я стали жить на улице Линденграхт. Когда мне было четырнадцать, мама вернулась к отцу, и я старалась бывать дома как можно меньше. Я нашла отдушину в баскетболе и буквально поселилась в спортзале. Я могла находиться в нем ежедневно до одиннадцати вечера. Он стал моим спасением.

Играя в баскетбол, я ни о чем не думала. Моя агрессия выливалась в фанатичную преданность делу, и это была позитивная перемена.

Мой учитель физкультуры в средних классах восхищался моими, по его выражению, «золотыми руками». Я забрасывала мячи в корзину, невзирая на расстояние и свое положение на поле. Он настоятельно рекомендовал мне развивать талант, но в нашей семье о подобном и речи быть не могло. Для моего отца любые занятия вне дома являлись угрозой его диктатуре. Для него любая форма саморазвития была личным оскорблением.

Обсудить эту тему дома мне даже в голову не пришло. Я и так прекрасно знала, что денег на это не будет, равно как и возможности заниматься в спортивном клубе, куда ребенка нужно возить и забирать домой после тренировок.

Только в старших классах, когда я научилась пользоваться общественным транспортом, границы моего мира вышли за пределы района Йордаан. Теперь я могла познавать этот мир без ведома отца. А кроме того, он не мог запретить то, о чем не знал.

В школе я случайно познакомилась с моим двоюродным братом по материнской линии. Он был года на четыре старше и немного присматривал за мной, раз уж «мы родня». Я была очень рада познакомиться со своим кузеном: он оказался милым и приветливым, совсем как мои бабушка с дедушкой по материнской линии, с которыми я встретилась только в одиннадцатилетнем возрасте. Кузен увидел, как я играю в баскетбол в школе, и спросил, почему я не вступила в баскетбольный клуб.

— У тебя отлично получается. Ты унаследовала талант своей мамы, — сказал он.

— Мамин талант? — удивилась я. Я и не знала, что у мамы были какие-то таланты. Я знала только, что отец в грош ее не ставит.

— Ну да. Она отлично играла в корфбол[5]. Как и бабушка.

У меня отвисла челюсть от изумления. Оказывается, и мама, и бабушка играли в высшей лиге!